Массивная фигура куркуля, завернутая в бордовый шелковый халат размером с небольшой дирижабль, восседала на низком диванчике. Перед ним на столике с гнутыми ножками стояло блюдо с виноградом. Он отщипывал по ягодке и отправлял в рот. А на его объемном животе возлежала книга. Впрочем, на столике была не только миска с виноградом, но и листок бумаги, явно письмо.

— Что происходит, Корней?! — капризно сказал Шпак. — Я же ясно приказал тебе…

— Мы его очень хорошо попросили, господин Шпак, — сказал я. Уловил движение, которое он собрался сделать, и быстро выхватил у него из-под руки листок.

Пробежал глазами. «Богдан Лебовский, бла-бла-бла, за информацию про место — тысячу соболей, за живого — пятнадцать тысяч соболей». Надо же, Матонин объявил за меня награду! Интересно, кто художник? Сопровождающий объявление портрет и правда был даже похож…

— Сколько в доме человек, господин Шпак? — спросил я.

Шпак сделал вид, что не услышал мой вопрос, и продолжал сверлить взглядом Корнея. Тот побледнел, потом его шея покрылась красными пятнами. Да твою ж мать… Я кивнул Натахе, она толкнула Корнея на диван, под толстый бок своего хозяина.

Потом она сняла с плеча дробовик и направила ствол в сторону Шпака и Корнея.

Внимательно посмотрела на их лица, нахмурилась, подняла дробовик и пальнула над их головами в стену. С посеченной картечью стены посыпалась штукатурка. И наконец-то с лица Шпака сползло спесиво-недовольное выражение хозяина положения. А появился здоровый испуг.

— Господин Шпак, я доставил в ваш загон мамонтов, которых вы заказали в питомнике Вавиловой-Бесстужевой, — сказал я. — Я хотел бы получить свои деньги. Пятнадцать тысяч соболей. Оплатите мою работу, и я уйду.

Я перевернул бумажку с объявлением о награде за меня. Оказывается, это была не просто бумажка. На другой стороне было написано быстрым почерком:

«Этот Богдан Лебовский угнал у Матонина шагоход. Совершенно точная инфа, я не мог ошибиться. Так что если он объявится на шагоходе, телеграфируй мне немедленно, и я пришлю тебе людей.

Еще он может быть не один, а с рыжей бабой и Степаном Кулемой, его ты должен помнить. В общем, придержи его, остальное я сделаю сам, деньги поделим».

Вместо подписи стояли инициалы. В.К. Очень информативно, ага.

— Ты отправил телеграмму, толстый? — спросил я, обращаясь сразу к ним обоим. Натаха грозно свела брови и прицелилась прямо с лоб Шпаку.

— Сразу же, как только нам пастух доложил, — сказал Корней.

— Кто должен приехать? — спросил я.

— Мишка Ворсин, — ответил Шпак. — Муж моей двоюродной сестры. Он сам из Барнаула, но строит здесь неподалеку пивзавод. И с ним десять человек еще.

— Насколько неподалеку? — спросил я.

— Час на лошади, полчаса на грузовике, — ответил Корней.

— Тогда время платить по счетам, господин Шпак, — сказал я и кивнул Натахе в сторону Шпака. — Отдадите мне оплату за работу сейчас, или после того, как Натаха прострелит вам колени?

— Они приказали, чтобы я натопил баню и запер вас там, когда вы будете мыться, — вдруг сказал Корней. — Они считали, что вы должны были согласиться!

— Я хочу напомнить насчет денег, — сказал я. — Честно говоря, мне вообще плевать, как именно вы собирались меня ловить и продавать.

Фу. Каждый раз, когда сталкиваюсь с такими людьми, я впадаю в ступор. Вот эти два толстых. Один больше, другой меньше. Задумали продать, придумали план, струсили. Могут развести руками и сказать: «Ну мы же ничего не сделали!» И что с ними делать? Бить? Вырезать на лбу что-нибудь вроде: «Осторожно, пиздобол!»?

— Деньги, — сказал я.