|
Заборы окрестных домов тонут в бурьяне. – Яблоня! – восклицает глазастый Хал. – Вон, зырьте! Айда! Продравшись через лебеду и чертополох, Ник рвет на себя заплетенную хмелем железную калитку с дочерна проржавевшей табличкой. – Закрыто. – Лезь через верх, блин! Замшелый дом, кирпичный, с большой верандой, высится посреди заросшего сада, точно склеп. Не сговариваясь, друзья обходят его стороной. И так ясно, что там: пыль, гниль, мусор. А может быть, и останки хозяев. – Нет тут никакой картошки. И свеклы нет, блин. – Хал по-хозяйски ворошит крапиву и осот, перевитые мышиным горошком, пытаясь разглядеть среди сорняков хоть что-то съедобное. – Зато малины много! – весело откликается Эн. Она убрела в дальнюю часть сада и лакомится там перезревшими, темными, сморщенными ягодами. – На малину не сезон сейчас, – авторитетно заявляет Хал. – А вот яблочки… Ник, не слушая своих спутников, бродит по саду, испытывая странные чувства. С одной стороны, яблок и на этом участке, и на соседних и впрямь много, это хорошо, это витамины, можно насушить на зиму. С другой… он где-то глубоко в душе чувствует, что собирать плоды в мертвой деревне – все равно что обирать могилы на кладбище. – А-а, крыжовничек поспел! Вкусный! – радостно кричит Хал, углубившись в заросли. – Грести-скрести, блин! Тут забор упал. Зря через калитку лезли. – Хватит жрать! Мешки доставайте! – обрывает его Ник. – Яблоки брать целые, не червивые. И давайте быстрее, скоро вечер, а нам еще тащить всё это через весь город. Мешки у них – что надо. Крепкие, вместительные мешки из черного полиэтилена. Обычно в такие складывают мусор. А еще пакуют мертвецов в американских фильмах. Только там у мешков есть молнии. Вжик! – и очередной покойник отправляется в морг. В кино все это кажется легко и просто, не по-настоящему. Ник вспоминает, как хоронят людей теперь – просто в земляных ямах, потому что любая прочная ткань, любой целый ящик или мешок сделались большой ценностью. – Яблони не трясите, лезьте наверх и срывайте, а то яблоки побьются, – авторитетно объясняет Хал и первым начинает карабкаться на раскидистое дерево, ветки которого усыпаны небольшими красноватыми яблоками. Сорвав одно, Хал усаживается на толстый сук, с хрустом откусывает, морщится. – Сочное, блин. Сорт называется «конфетные». Но еще кисляк. – И что, брать нельзя? – спрашивает Ник, задрав голову. – Почему нельзя? Можно. Дай-ка мешок. Эн подходит к дереву, протягивает Халу скомканный полиэтилен, и тут в кустах малины, там, где был упавший забор, слышится треск. И возня. Все замирают. – Да собака, наверное, – беспечно машет рукой Хал и едва не падает с яблони. – Мешок-то давай, блин! – Плохо, если собака, – бормочет Ник, судорожно вспоминая, в каком углу сада он оставил ржавый железный дрын – единственное оружие их небольшого отряда. Одичавшие собаки с первых же дней стали самой большой угрозой для пробудившихся людей. Стаи косматых тварей, потерявших всякий страх перед человеком, постоянно нападали на тех, кто в одиночку рисковал пройтись по мертвому городу. Псы, все как на подбор песчано-бурой масти, повадками здорово напоминали волков – они загоняли свою добычу, окружали и набрасывались всей сворой. После того, как несколько людей из общины погибло, Бабай строго-настрого запретил выходить в город по одному. Треск в кустах усиливается, тонкие ветки малины качаются, слышится тяжелое сопение, и к подножью яблони буквально выкатывается большой, коричневый меховой шар, а следом за ним – второй. – Медвежата! – расплывается в радостной улыбке Хал. Ник каменеет. |
