Итак, я поднялся на палубу в позаимствованном из номера Парсонса в «Короне и яблоке» наряде, при белой накладной бороде и в парике. Сент-Ив в это время прятался внизу: черты его узнаваемого лица могли всполошить кого-то из наблюдателей. Впрочем, он подавал мне дельные советы, и вместе мы без труда прорвались через кордон сторожевых судов, причем я выслушал множество весьма лестных для меня замечаний: мол, уж этот-то знает, как «разоружить» машину, для каковой цели и приволок с собой водолазный колокол.

Как бы там ни было, обманутые маскарадом охранители преспокойно пропустили нас к машине. Дерзнув подплыть к бую довольно близко, мы пересели в шлюпку и пустились грести вперед, таща за собой баржу с колоколом, который стоял на своих широко расставленных ножках прямо на палубе. Кроме него на барже имелся и поворотный кран, закрепленный на ней медными болтами, причем мы заранее позаботились заменить металлические цепи прочным канатом. Действовать следовало быстро. Дядюшка Ботли заранее убрал из шлюпки и баржи все более или менее значительные железные части и предметы, — но, мешкая, мы рисковали бы лишиться нагелей и гвоздей обшивки: если машина вытянет их на дно, вся конструкция рассыплется и затонет.

На веслах сидели мы с Хасбро: работа, к которой я привык еще с юности, когда гонял по Темзе плоскодонки. При виде умело орудовавшего веслами Парсонса удивлению ученых на кораблях оцепления, вероятно, не было предела: все-таки старик давно разменял девятый десяток. Сама мысль об этом изрядно меня вдохновила, пока мы неспешно приближались к бую; я энергично греб, то и дело посматривая через плечо.

Сент-Ив, готовый к погружению, находился в колоколе. Опаснейшая работенка его ждала, доложу я вам: спуск не мог обеспечить водолаза подачей воздуха, ведь компрессор все равно разлетелся бы на куски. Правда, по собственным прикидкам профессора, погружение обещало не отнять много времени из-за небольшой глубины, на которой находилась пресловутая машина.

— Отсчитайте восемь минут по карманным часам, — распорядился Сент-Ив, — и тогда вытягивайте. Если понадобится, спущусь еще раз. Если же… — угрюмо добавил он, — лодка начнет разваливаться на куски или возникнут проблемы там, внизу, рубите канат и плывите прочь, как можно скорее.

Хасбро тут же объявил погружение работой для двоих, да и я принялся ему вторить, — кому же захочется остаться в стороне в столь опасном деле? Но не в правилах Сент-Ива было менять принятые решения. Он по-прежнему считал себя ответственным за бездарно потерянное время и за два корабля, последними канувшие на дно. Сюда еще добавлялось (ну, то есть Сент-Ив добавлял) то обстоятельство, что он все эти годы знал о существовании машины, которую собирали в броске камнем от его собственного поместья, и все же допустил, чтобы ее похитили и использовали во вред людям. Он винил в этом себя одного и отвергал любые возражения, называя их полной чепухой. По всему выходит, что предстоявшее опасное погружение вкупе с необходимостью рискнуть жизнью в одиночку несло Сент-Иву своего рода психологическое удовлетворение. На лице профессора ясно читалось: если что-то пойдет не так и нам придется его бросить, он примет подобную участь как должное.

К тому же ему не давала покоя гибель Элис. Та роковая ночь висела над его головою подобно грозовой туче, и я могу со всей ответственностью заявить, нисколько не принижая природной отваги моего старшего товарища, что Сент-Иву было глубоко безразлично, выживет он или умрет.

Откровенно говоря, я даже не представляю, как много воздуха требуется человеку, который работает на глубине восьми морских саженей, но профессор привел убедительный довод: двоим водолазам его потребно вдвое больше, — значит, и опасность возрастает соответственно.