— Вряд ли. У меня даже нет необходимых инструментов. Нам, пожалуй, лучше присоединиться к этим людям, пока не подвернется что-нибудь получше.

Алюз Ифигения слова Джерсена перевела крайне неохотно. Вождь ответил равнодушным согласием и подал знак, по которому приблизилось одно из верховых животных с четырьмя воинами на спине. Джерсен взгромоздился на служившую седлом подушку, подтянул к себе Ифигению и посадил ее на свои колени. Так близко друг к другу они еще никогда не были. Казалось даже поразительным, что он столько времени себя сдерживал. Ифигения, похоже, думала о том же самом и с грустью глядела на Джерсена. Какое-то время она еще сидела вся съежившись, затем немного расслабилась.

Бег многоножек был ровным и плавным, как если бы они скользили по льду. Отряд все время придерживался почти невидимой тропы, которая то опускалась, то поднималась, то огибала огромные валуны, то петляла среди расщелин, то ныряла в узкие проходы между скалами. Стены ущелья иногда почти смыкались над головой, и тогда небо Фамбера становилось лишь темно-синей узкой полоской. Попадавшиеся горные речушки с шумом проносились мимо и исчезали где-то за каменными скалами. Кавалькада продолжала карабкаться по карнизам крутых утесов. Воины хранили мертвое молчание, столь же беззвучно передвигались оседланные многоножки. Горную тишину нарушали только вздохи ветра и журчание ручьев. В такой обстановке Джерсен еще острее ощущал тепло тела прижавшейся к нему девушки. Однако он не переставал помнить, что ему нельзя поддаваться такого рода слабостям, что уделом его жизни может быть только печаль и роковой исход… Но все его естество на клеточном уровне, на уровне нервов и инстинктов противилось разуму, и руки его еще крепче обнимали Алюз Ифигению. Она оборачивалась, лицо ее выражало лишь отрешенную грусть, а в глазах блестели слезы. Почему она такая подавленная, не переставал удивляться Джерсен, что угнетало ее? Обстоятельства пока складывались не очень-то благоприятно и не могли не вызывать досады, однако положение казалось далеко не безнадежным. Как бы то ни было, но тадоуски обращались с ними учтиво… Внезапная остановка прервала его мысли. Вождь совещался со своими помощниками. Внимание их было приковано к вздымавшейся высоко вверх отвесной стене, к едва различимым прилепившимся к ней зернышкам, которые, как догадался Джерсен, составляли селение горцев.

Алюз Ифигения пошевелилась в его руках.

— Это селение противников, — пояснила она. — Отдельные кланы тадоусков испокон веков враждуют между собой.

Вождь подал знак — трое разведчиков спешились и побежали вперед, чтобы проверить безопасность тропы. В сотне метров от отряда они издали гортанные сигналы тревоги и быстро отпрянули назад, чудом не попав под массивную каменную глыбу, обрушившуюся на тропу сверху.

У воинов не шевельнулся ни один мускул. Разведчики двинулись дальше по тропе и исчезли из виду. Через полчаса они вернулись.

Вождь просигналил своим воинам, и многоножки одна за другой ринулись вперед. Высоко над головой появились какие-то предметы, похожие на серые горошины. Они падали вниз невообразимо медленно, почти что плыли по воздуху. Но их размеры и скорость полета оказались обманчивыми. Горошины превратились в каменные глыбы, которые, падая, высекали огромные осколки из скал, расположенных вдоль тропы. Невозмутимые воины ловко уклонялись от каменных лавин, то ускоряя, то замедляя бег своих многоножек, временами даже пуская их вперед стрелой, а иногда и останавливая на полном ходу. Как только мимо опасного места пронеслась многоножка с Джерсеном и Алюз Ифигенией, камнепад тотчас же прекратился.

Тропа вскоре вышла на вытянутое полумесяцем пастбище, окаймленное рекой с небольшим пойменным лесом. Здесь переднее животное вдруг остановилось, и по цепи наездников пронеслось: «Дназд».