|
Ты сам навлек на себя эту беду. Через считаные мгновения снаружи собралась бы целая толпа, а доктор Ферн все еще дышал, еще стонал, даже пока ты ползал вокруг него.
– Бог знает, что он мог рассказать.
– Он мог бы обвинить своего ученика перед своим последним вздохом.
– Поэтому я всадил ему нож в сердце. А затем вокруг собралась толпа.
Тут мы остановились, как бы переводя дух.
– А Анжелика Рут? Чем она заслужила смерть? Чем она тебя обидела? Хорошо ли ты поживился на Кэтс стрит?
Пирман ничего не ответил.
– Ты заурядный вор, Пирман, – сказал я.
Он поднял свою трость, а я – шпагу Джека. Мы простояли так некоторое время. Затем, будто по взаимному согласию, опустили свое оружие.
– Я не вор. Я лишь беру то, что мне причитается за сбор тел.
– Причитается?
– От Ральфа Бодкина столько то за тело, при условии, что о них не станет известно… Ну а то, что я забираю чужое добро, – кто будет протестовать? Все равно в доме уже ничего не осталось. Надо было лучше думать, чем доверить его жене Хоби. Ее муж был вором.
– Вором, – повторил я (и вспомнил то утро, когда увидал возле «Таверны» Джона Хоби, поносимого Джейн Давенант; тогда я еще подумал: интересно, что в той коробке, которую он снял, точнее, уронил с телеги. Награбленное в чумных домах, скорее всего, для продажи скупщику краденого).
– Да, Хоби был вор, и его жена не лучше. Она сбежала со своими отродьями и моей добычей.
– Все таки зачем было убивать госпожу Рут? – не унимался я. – Уж конечно, она не умерла только из за серебряной солонки?
– Как и ты, она начала подозревать меня.
– Я не подозревал тебя.
Это была правда.
– Ты всегда смотрел на меня… как то по особенному.
– Как доктор Ферн?
– Я могу читать по глазам. Не то чтобы ты мог причинить мне большой вред, ибо в этом обличье я неуязвим.
Он показал на свой костюм.
– Поэтому я написал тебе записку, чтобы проверить тебя, посмотреть, придешь ли ты к госпоже Рут за сведениями. Но ты оказался слишком хитер и не пришел в условленное время – или спрятался.
Я ничего не сказал ему о том, что и в самом деле был в доме, под кроватью умершей женщины. Слова убийцы подтверждали, впрочем, что письмо старой кормилицы было подделкой. Пирман говорил спокойно, почти сдержанно, и все же он, должно быть, слегка спятил, если решал, кому умереть, потому, что мужчины и женщины как то по особенному смотрели на него. Да что там, если основываться на паре взглядов, он мог поверить в то, что весь мир был против него. (В определенном смысле это действительно было так.)
– Госпожа Рут? – поторопил я закутанного в плащ человека.
– Она заставила меня насторожиться, когда спросила, достаточно ли у меня фигурок. Поэтому ей тоже пришлось испить моего яда.
– Фигурок?
– Глиняных фигурок, которыми пользовался доктор Ферн. Он накладывал целебную мазь на фигурку, чтобы лечить на расстоянии. Например, если к нему пришла жена моряка, услышав, что ее муж заболел в дальних странах. Или купец, желающий, чтобы его жена забеременела.
– Во всяком случае, доктор Ферн пытался исцелять людей, – сказал я. – А ты всего лишь втыкал булавки в их изображения, чтобы причинить вред.
– Мне было интересно, сработает ли это.
– Сара Констант заболела из за такой фигурки.
– Я ничего об этом не знаю.
– Но ты оставил одну из них на пороге ее дома.
– Я разбрасывал их то здесь, то там, по всему городу. Пустяки, это было вначале.
– Ее кузина верила, что Сару пытаются отравить.
– Тогда пусть ее кузина это и объяснит. |