Любава не верила ни единому слову Краса, но что могла она сделать одна в Ладоре? Жители и к ней самой относились недоверчиво с тех пор, как она перед всем честным народом пыталась представить урода своим братом, князем Владигором. Даже если бы попыталась дочь Светозора тайно собрать людей, способных подняться против поселившихся во дворце борейцев, немногие пошли бы за ней. В столице бродили слухи, что княжна Любава служит борейцам, исконным врагам Синегорья, которые готовят что-то страшное и непотребное для всего Ладора, Кудруна же, объявленная правительницей, по молодости лет в управлении делами государства ничего не смыслит, и правят за нее советники Грунлафа, Крас да Хормут.

Уныние и тоска повисли над Ладором, как тяжелые, готовые пролиться дождем облака, и не было в сердцах ладорцев ни радости, ни надежды. Собираясь на базарах, кляли они тех, кто изгнал урода Владигора. Им казалось, что пусть бы правил ими человек с уродливым лицом, но с именем Владигора, чем повелевали б ими приспешники борейцев.

Любава невестку свою Кудруну уже ненавидела, понимая, что девушку выдали за обезображенного брата и привезли в Ладор для того, чтобы от ее имени управлять всем Синегорьем. Однажды, улучив момент, проникла Любава в горницу Кудруны, дозволения не спрашивая у прислужниц. Увидела она княгиню с пяльцами в руках, сидела девушка близ оконца и вышивала.

— Над чем трудишься, княгиня? — подойдя к Кудруне, спросила Любава.

Дочь Грунлафа посмотрела на золовку затравленно, сказала просительно:

— Ах, сестрица, не называй ты меня княгиней! Ну какая я княгиня? Так, название одно! А вышиваю я рубашку для Владигора.

— Да, недурно получается, — с ненавистью взглянула на вышивку Любава, не веря в искренность Кудруны. — Думаешь, вернется Владигор?

— Вернется, обязательно вернется! — уверенно произнесла Кудруна.

— Да нет, вряд ли. Что ему здесь делать? Прогнал его народ, а Владигор гордый. Ты-то вот, я слышала, и не пыталась удержать его. Да и как тебя винить? Разве таких уродов любят?

Кудруна зарделась. Ей было неприятно слышать такие слова от сестры супруга. Не говорила никому Кудруна, что давно уж к человеку, с которым ее свела судьба, она на самом деле питает чувства очень нежные. Видела Кудруна, как страдает Владигор от уродства своего, и хотела приласкать его, утешить, да не успела: ушел он, а куда ушел, никто не знал.

— Не поверишь ты, Любава, — тихо молвила Кудруна, и на глазах ее блеснули слезы, — но я брата твоего… люблю и… жалею его очень. Вот если б разыскать его…

Но Любава Кудруне не дала договорить. Пяльцы с вышивкой вырвала из рук невестки, швырнула их в угол горницы. Вся пылая гневом, заговорила:

— Да врешь ты все, стерва борейская! Твоим бы языком да патоку лизать! Знаю, что затем вы с отцом Владигора зазвали в Пустень, чтобы на тебе оженить, испортив перед этим его лицо! Знал твой отец, что тебе одной достанется все Синегорье, а Владигора с лицом дурным никто в Ладоре уж не примет — прогонит его народ. Чего же притворяешься? Ладно, радуйся, борейская змея, да только помни — час расплаты близок, не потерпит люд синегорский, чтобы ими борейцы, враги исконные, повелевали!

Сказала так и вышла, а Кудруна, давно уже сообразив, что стала орудием в руках своего отца и советников его, долго плакала. Девушка вовсе не стремилась к власти, она просто хотела быть верной и достойной женой Владигора, поэтому упреки Любавы были ей особенно обидны. Когда настала ночь, позвала Кудруна в горницу прислужницу, ту самую, с которой ехала из Пустеня в Ладор.