|
Но тут новая мысль пришла ему в голову. И закричал от злой радости Владигор, и опустил кольчугу, и вложил кинжал в ножны. Весело пошел он по тропке туда, где был шатер его, где оставил самострел, и теперь, как никогда в жизни, необыкновенно остро ощущал он все запахи лесные, чуял, как где-то вдалеке прилегли на ночлег три лося, как где-то справа зарылся в палую листву кабан, по запаху находил и волчьи следы, по которым шел, и сладостным, каким-то родным и близким казался Владигору этот запах. Хотелось ему опуститься на четвереньки и побежать по тропке, подобно волку, и так хорошо было на душе его, будто новый мир перед ним открылся, мир диких зверей, таких понятных ему теперь.
Шатер скрутил в плотный сверток, самострел собрал, стрелы и вперед пошел. Добрел до избушки, в которой жил Крива-бочар. Кроны деревьев уже порозовели от солнечных лучей. Отворил он дверь. Все здесь было как в обычном бедном доме: очаг без дымохода, оконце выдвижное, лавка для сидения и для сна, покрытая шкурой — волчьей, рассмотрел. Грубый стол, полка с нехитрой глиняной посудой. «Здесь буду жить! — с радостью подумал Владигор, садясь на лавку и вытягивая уставшие от ходьбы ноги. — Криву собою заменю! Его изгнали, и меня изгнали тоже. Его за дела срамные, меня — за убийство. Выходит, я его страшнее?» Такие мысли мучили Владигора, когда вдруг почувствовал он, что неудобно ему сидеть на лавке. Встал, лег на пол возле лавки. Лежа на боку, согнул спину, голову положил на руки, вытянутые вперед, лежавшие вниз ладонями. Все шорохи лесные слышал, хоть и казалось ему, что спал он. Вспоминал отца и мать, Любаву и Бадягу, Грунлафа и Кудруну, но ни одно из лиц, что всплывали в памяти его, не вызывали уже в нем ни любви, ни даже сочувствия. На четвереньках вышел на порог, дверь была открыта. Подняв голову и вытянув трубочкой губы страшные свои, завыл он по-волчьи, жалея себя, прощаясь со всем человеческим, что еще оставалось в нем, но что не желали признавать те люди, к добросердечию которых он этой ночью тщетно взывал.
Часть третья ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛИЦА
1. Кудруна, кол осиновый и волк
Вначале Крас и Хормут делали вид, что относятся к Любаве с почтением. Кланялись, встречая ее в коридорах дворца. Но уже через несколько дней после отъезда Владигора борейцы недвусмысленно дали ей понять, что они здесь, в Ладоре, хозяева и не намерены ни в чем считаться с сестрой того, кто пропал без вести, будучи, по слухам, испорчен каким-то чародеем настолько, что ни родные, ни приближенные не могут признать в уроде прежнего властелина Синегорья. Любаву отстранили от всех государственных дел. Дворец заполнили борейские воины, не желающие признавать ее правительницей. С утра до ночи упражнялись они на подворье в бое на мечах, стреляли в цель из самострелов, причем день ото дня все лучше и лучше. Понимала Любава: участь Ладора предрешена, равно как и сочтены месяцы, а может быть, и недели, и дни ее пребывания во дворце. Синегорье, не сделав ни единой попытки хоть как-то защитить себя, пало под натиском борейцев, натиском бескровным, но не менее губительным, чем в те времена, когда на поле брани выходили против них рати синегорцев и один лишь Перун решал, кто победит. Вначале Любава пыталась спрашивать у Краса, у Хормута, с какой стати дворец заполнили борейские воины и каким образом попало им в руки секретное оружие Владигора. Крас с обычной своей издевательской усмешкой отвечал: — Государыня, а разве могло быть иначе? Посуди сама, ладорцы отказались признать уродливого Владигора своим правителем, прогнали его. Уверен, такая же участь постигла бы и тебя. Вот я и решил пополнить твою дружину новыми силами. О, взгляни! Все эти воины прекрасно обучены! А как они любят тебя! Если, паче чаяния, во дворец ворвется чернь, они тотчас займут места у бойниц и любое нападение будет отбито. |
