И душой ты не к Спасителю стремишься. Очиститься тебе надо. Но не знаю, сумеешь ли… Больно тьмы много, — вдруг я поймал её за ладонь и запрокинул голову, уставившись в небо. — Вижу, вижу… Чернота одна… Нет, не скажу тебе ничего! Не могу!
И тут же грохнулся на землю, закатив глаза.
— Хорош! — прошипел старик едва слышно.
— Что же это! — испуганно воскликнула Горемыкина, всполошившись. — Приступ! Врача надо! Эй, Вова, Юра, помогите!
Я почувствовал, как меня подхватили крепкие руки, попытались поставить. Но я расслабил все мышцы, став, будто мешок с костями.
— Несите его в машину! — велела Горемыкина.
— Госпожа, вы уверены? — раздался грубый мужской голос. Явно принадлежал одному из тех, кто меня держал. — Это же обычный попрошайка.
— Не обычный он! — резко ответила Надежда. — Особенный! Божий отрок, милосердно посланный мне во спасение! Несите в машину, вам говорю! Быстро!
И меня потащили через площадь. Вскоре я уже полусидел-полулежал на заднем сиденье автомобиля. По обеим сторонам сели телохранители Горемыкиной.
— Куда прикажете? — удивлённо спросил новый голос.
Должно быть, шофёр.
— Домой! Вызову туда врача. Поезжай же, Пётр! Видишь ведь, плохо ему!
Машина тронулась. Ехать было недолго. Я изображал обморок ещё пару минут, а затем вдруг резко «пришёл в себя». Сел прямо, огляделся, пару раз недоумённо моргнул.
— Где это я⁈
— Всё в порядке, мы едем ко мне домой, — оживилась Горемыкина. — Сейчас врача тебе вызовем, он тебя осмотрит. Всё будет в порядке. Тебе плохо стало, вот я и…
— Выпустите меня! — воскликнул я в отчаянии и рванулся к двери.
Один из телохранителей ловко поймал меня.
— Идти мне надо! — простонал я, неубедительно отбиваясь.
— Не волнуйся, врач тебе поможет! — испугалась Надежда. — Успокойся, мальчик!
— Не нужен мне врач, — сказал я, замерев и серьёзно глядя ей в глаза. — Не болезнь это. А божий дар.
Горемыкина растерялась.
— Ну-у… — протянула, не зная, что ответить. — Всё равно ведь не помешает.
— Нет! Не надо врача!
— Хорошо-хорошо, только не волнуйся!
Я сел на место.
— Идти мне надобно.
— Послушай… Позволь мне о тебе позаботиться, — волнуясь, сказала Горемыкина. Она практически умоляла. — Куда ты пойдёшь? У тебя есть родители?
— Нет. Умерли.
— Значит, ты сирота, — женщина почти обрадовалась. — Я тебя покормлю и отпущу, если ты захочешь уйти. Обещаю!
Я ей, конечно, не поверил. Но это значения не имело. Уходить я и не собирался.
Уставился на неё серьёзно и внимательно. Выдержал паузу.
— Жалко мне тебя. Сердце твоё будто в тисках, — тяжело вздохнул. — Ладно уж… Только ненадолго.
— Конечно! — обрадовалась Горемыкина. — Как скажешь.
Через несколько минут машина въехала в ворота особняка. Не слишком большого. Остановилась возле крыльца.
— Вот тут я и живу, — неуверенно сказала Надежда. — Пойдём?
Я вылез из автомобиля, потоптался возле него, словно не решаясь.
— Идём же, не бойся, — подбодрила меня Горемыкина. — Уйдёшь, как сам захочешь. Чаю попьёшь. С пирожными.
Мы двинулись по ступенькам. Дверь открыл камердинер. Удивлённо приподнял брови, увидев меня.
— Это гость мой, — быстро пояснила Надежда. — Божий человек. Мы в гостиной чай будем пить.
Она сама повела меня по дому, пока мы не добрались до небольшой комнаты с креслами. |