|
-- Иешуа, -- поспешно ответил арестант. -- Прозвище есть? -- Га-Ноцри. -- Откуда ты родом? -- Из города Гамалы, -- ответил арестант, головой показывая, что там, где-то далеко, направо от него, на севере, есть город Гамала. -- Кто ты по крови? -- Я точно не знаю, -- живо ответил арестованный, -- я не помню моих родителей. Мне говорили, что мой отец был сириец... -- Где ты живешь постоянно? -- У меня нет постоянного жилища, -- застенчиво ответил арестант, -- я путешествую из города в город. -- Это можно выразить короче, одним словом -- бродяга, -- сказал прокуратор и спросил: -- Родные есть? -- Нет никого. Я один в мире. -- Знаешь ли грамоту? -- Да. -- Знаешь ли какой-либо язык, кроме арамейского? -- Знаю. Греческий. Вспухшее веко приподнялось, подернутый дымкой страдания глаз уставился на арестованного. Другой глаз остался закрытым. Пилат заговорил по-гречески: -- Так ты собирался разрушить здание храма и призывал к этому народ? Тут арестант опять оживился, глаза его перестали выражать испуг, и он заговорил по-гречески: -- Я, доб... -- тут ужас мелькнул в глазах арестанта оттого, что он едва не оговорился, -- я, игемон, никогда в жизни не собирался разрушать здание храма и никого не подговаривал на это бессмысленное действие. Удивление выразилось на лице секретаря, сгорбившегося над низеньким столом и записывающего показания. Он поднял голову, но тотчас же опять склонил ее к пергаменту. -- Множество разных людей стекается в этот город к празднику. Бывают среди них маги, астрологи, предсказатели и убийцы, -- говорил монотонно прокуратор, -- а попадаются и лгуны. Ты, например, лгун. Записано ясно: подговаривал разрушить храм. Так свидетельствуют люди. -- Эти добрые люди, -- заговорил арестант и, торопливо прибавив: -- игемон, -- продолжал: -- ничему не учились и все перепутали, что я говорил. Я вообще начинаю опасаться, что путаница эта будет продолжаться очень долгое время. И все из-за того, что он неверно записывает за мной. Наступило молчание. Теперь уже оба больных глаза тяжело глядели на арестанта. -- Повторяю тебе, но в последний раз: перестань притворяться сумасшедшим, разбойник, -- произнес Пилат мягко и монотонно, -- за тобою записано немного, но записанного достаточно, чтобы тебя повесить. -- Нет, нет, игемон, -- весь напрягаясь в желании убедить, заговорил арестованный, -- ходит, ходит один с козлиным пергаментом и непрерывно пишет. Но я однажды заглянул в этот пергамент и ужаснулся. Решительно ничего из того, что там написано, я не говорил. Я его умолял: сожги ты бога ради свой пергамент! Но он вырвал его у меня из рук и убежал. |
