|
Сотни тонн костей мы распилили на кубики. Я не собираюсь говорить тебе, что хоть чуточку стыжусь этого - вовсе нет. И не то, чтобы это не было законным. Все было по закону. Земля - наша собственность, законов мы не нарушаем. Но никто даже и не догадывается, сколько поистине бесценных ископаемых уничтожается в этом процессе. - Видимо так, - сказал я, - но отсюда вывод, что для археологов и палеонтологов от этого мало пользы. - Напротив, - возразила она, - я очень внимательна к ним. Мне хотелось бы быть в их числе, но у меня никогда не было шансов. Можно было уехать на годы, как ты, и я уехала в эту захолустную нору в Турции. Я могла провести все лето, раскапывая, классифицируя и описывая, а затем, когда раскопки заканчивались, я могла посвятить много месяцев классифицированию и каталогизации. И время от времени я могла даже обучать какого-нибудь полоумного студента. Но могла ли я хоть когда-нибудь что-нибудь напечатать? Бьюсь об заклад, ты и по себе знаешь, что нет. Чтобы сравняться с кем-нибудь, кто занимается этим делом, нужно было бы кончить Йель или Гарвард, или Чикагский колледж, или еще что-нибудь подобное. И даже тогда ты мог бы провести годы в безвестности. Не будет хорошего служебного положения, и никому нет дела до того, как ты упорно работаешь, продираешься и борешься. Нахальные искатели славы полностью приберут все к рукам, и навсегда. - Очень похоже на мою ситуацию. Преподавание в маленьком университете. Ни малейшего шанса провести какое-либо исследование. Никаких фондов, даже для кратковременных раскопок. И сейчас, как и прежде, шанс получить какой-либо фонд есть только если ты раньше убивался на работе и соглашался выполнять мартышкин труд на раскопках. Я вообще-то не жалуюсь. И по временам я сам не прилагал слишком больших усилий. Вот лагерь был безопасным и удобным, я чувствовал себя там уверенно. После того, как Элис оставила меня... ты знаешь об Элис? - Да, - ответила она, - знаю. - Не думаю, чтобы я когда-нибудь придавал этому слишком большое значение - я имею в виду, ее уход. Но моя гордость была задета, и я почувствовал, что на время нужно укрыться. Не здесь, конечно. Ну, а теперь я выше этого. - У тебя сын. - Да, Роберт. Он, насколько мне известно, с матерью в Вене. По крайней мере, где-то в Европе. Мужчина, ради которого она оставила меня - дипломат. Профессиональный дипломат, а не политический деятель. - Но мальчик, Роберт... - Сначала он был со мной. Затем захотел к матери, и я позволил ему уехать. - А я не выходила замуж, - просто сказала она. - Прежде всего, я была очень занята, а кроме того, это не казалось важным. Мы помолчали немного, а сумерки ползли над землей. От уродливой, сплетенной группы деревьев, которые буйно разрослись в одном углу двора, шел аромат сирени. Важничающая малиновка невозмутимо прыгала вокруг, останавливаясь только тогда, когда пристально поглядывала на нас своим глазом-бусинкой. Не знаю, почему я сказал это. У меня и в мыслях не было говорить такое, но оно само вырвалось. - Райла, - сказал я, - мы были парой дураков. Давным-давно у нас с тобой было Нечто, и мы не знали, что оно у нас есть... - Вот почему я тут. - Ты останешься хоть ненадолго? Нам ведь есть о чем поговорить. Я могу позвонить в мотель. Там не слишком-то удобно, но... - Нет, если ты не имеешь ничего против, я останусь здесь, с тобой. - Отлично. Я могу спать на кушетке. - Эйса, - сказала она, - перестань быть джентльменом. |
