Могли ли они успокоить ее? Она повторяла его слова, его обещания соединить их судьбы. Эти слова, эти клятвы – такие прекрасные, такие пылкие, когда они выходили из его уст, – здесь, в домашнем одиночестве, казалось, теряли душу, становились неподвижными, тусклыми, холодными. Ей негде было искать утешения – перед отъездом Рудольф предостерег ее об опасности доверяться в чем бы то ни было графине Лариш.
Через две недели Рудольф вернулся еще более влюбленным. Быть вдали от Марии стало для него невыносимой мукой. В его испепеляющую или сжигающую жизнь она вносила живительную струю; он буквально был томим жаждой новых встреч. Их отношения были еще чисты; но потребность в физической близости уже давала ему о себе знать. Безыскусная речь этой молодой и красивой девушки, ее радостный смех, невинные ласки благотворно действовали на пребывающего в постоянном напряжении принца. В эту жизнь, которая сжигала его, она вносила живительную свежесть. Он больше не мог обходиться без Марии. Быть может, поначалу он думал позабавиться с ней, как со многими кокетливыми женщинами, которые знали, зачем идут к нему, и старались его не разочаровать. Но с первой же встречи с ней Рудольф понял, что Мария – из другой породы – самой высокой пробы. С тех пор, очарованный тем, что он называл чудом, он проникся к ней искренним уважением. А теперь поклялся сделать ее своей женой, чего бы это ему ни стоило.
Едва приехав в Вену, он должен был отправиться в Прагу и только издали видел Марию в Опере. Но двумя днями позже, в воскресенье, ловкая графиня привезла ее к семи часам вечера в Хофбург.
Силы почти оставили девушку. Но она дала себе слово, что скроет свою печаль от несчастного человека, который так нуждался в радости. Увы, разлука была слишком долгой и жестокой, и потому, как только Мария увидела Рудольфа, она потеряла самообладание.
Залившись слезами, она бросилась в объятия любимого, воскликнув:
– Так значит, я всегда буду вдали от тебя? Я не смогу так жить.
Интонация ее голоса, мучительное ощущение уязвимости их любви, постоянно находившейся под угрозой, волнение, которое он почувствовал, прижав к себе Марию, – полностью захватили его. Рудольф забыл о данной себе клятве. Мария, переполненная счастьем от встречи с любимым, не противилась.
С того дня, как они стали принадлежать друг другу, Рудольф знал, что медлить больше нельзя, надо обеспечить их совместное будущее. Даже если весь мир ополчится против влюбленных, это не разъединит их. Время речей прошло, и Рудольф перешел к решительным действиям.
В ту же ночь, вернувшись из театра, он сел за письмо папе римскому. Он описал свою семейную ситуацию, неспособность жены дать наследника династии, глубокий разлад между супругами, грозивший неминуемым скандалом – либо ее шумным отъездом в Бельгию, либо его собственным решением окончательно порвать с женщиной, с которой не мог жить вместе. Он просил Его Святейшество подумать о роковых последствиях этих семейных неурядиц для дома Габсбургов, для государства и церкви. Он умолял папу согласиться аннулировать его брак с принцессой Стефанией.
Письмо, написанное им собственноручно и в лихорадочном возбуждении, получилось достаточно убедительным. Оно ушло из Вены на следующий день с верным другом принца, которому поручалось передать его папе в собственные руки.
Когда к принцу вернулось самообладание, он счел свой поступок авантюрным. „Нет и десятой доли вероятности, что я получу то, чего прошу, – говорил он себе. – И все же, если есть хоть один шанс из тысячи, я должен попытать счастье“.
Через день он уезжал в Будапешт. Накануне тайком посетил кузена, эрцгерцога Иоганна Сальватора. Они не виделись после той драматической сцены, которая положила конец отношениям этих людей, схожих во взглядах на многие вещи, но по другим столь же важным вопросам придерживающихся противоположных мнений. |