«Сладкая N», как уже говорилось, — энциклопедия русской жизни. Не помню, кто первым это сказал, но фраза эта лучше всего подходит к первой магнитофонной, студийной, альбомной записи Майка.

Майк записал песни, сделавшие его знаменитым, в Большом театре кукол, в студии, где он работал не то инженером, не то звукорежиссером — сейчас понятно, что в то время он решительно ничего не понимал ни в том, ни в другом. Это было сплошное дилетантство, но Майк работал и приносил пользу обществу. Это продолжалось недолго, вскоре Майк сменил работу и ушел в сторожа — на самую модную работу для музыкантов, художников, писателей и поэтов того времени.

Песни, которые звучат на «Сладкой N», Майк пел до конца своих дней, и ничего лучшего он не написал. Это был его золотой фонд, это была классика — уже в тот момент, когда слушатель впервые получал этот альбом, он понимал, что имеет набор совершенно классических песен, каждая из них была и остается лучше, чем вся советская эстрада как того, так и нынешнего времени, вместе взятых.

«Сладкая N» — это не местечковая музыка советских композиторов, рассчитанная исключительно на внутреннее потребление, написанная с оглядкой на идеологическое руководство страны, музыка, в которой сознательно затирались и затираются все острые грани, всё, что может вызывать хоть какие-то чувства. Это музыка, которая призвана усыплять, — даже самые неистово танцевальные, что-то такое про «Барабан был плох, барабанщик — бох». Или невероятные произведения, которые горланил Валерий Леонтьев, про какую-то гиподинамию — можете себе всерьез представить песню про гиподинамию? Однако она звучала с экранов телевизоров и пользовалась популярностью. «Гиподинамия — что это за птица?» — была в песне такая строчка. Это каким же надо быть отморозком, чтобы написать такое?

Что творилось в головах у советских композиторов и еще более страшных людей, которых назвали «поэты-песенники»? Тех, которые откровенно не умели писать стихи, но очень этого хотели — не просто писать, а так, чтобы им за это платили деньги. Как Пушкину, который, как известно, первым из русских литераторов сделал стихосложение предметом заработка.

Только Пушкин при этом хотел не просто продавать свои стихи, а еще и хорошо их писать. Так, чтобы можно было похвастаться. Поэты-песенники СССР хвастались исключительно своими гонорарами. Собственно, это происходит и сейчас — в еще большей степени.

Хотя жаловаться грех. Все мы, и Майк в том числе, хотели «свободного рынка». Сейчас мы получили его. И в общем, делая скидку на общую всегдашнюю дикость России, существовать в этом рынке можно сравнительно неплохо. Если не слушать радио, не смотреть телевизор и не читать глянцевые журналы. Так ведь никто не заставляет. Ни смотреть, ни читать, ни слушать. А так — все хорошо.

Песни, записанные на «Сладкой N», сейчас не подошли бы ни для радиоэфира, ни для создания видеоклипа, они просто канули бы в безвестность. Как и большинство того, что записал Майк. По техническим стандартам современного шоу-бизнеса все это никуда не годится. Как, впрочем, не прошло бы и все то, что было записано лучшими группами и артистами шестидесятых и семидесятых, лучшие песни рок-музыки, лучшие образцы популярной музыки XX века.

Искренняя и талантливая песня выродилась, ее больше нет. Чтобы убедиться в этом, достаточно включить телевизор или сходить в любой клуб на любой концерт. Гарантия — ни одной новой хорошей песни вы не услышите. Ни через официальные каналы (радио-телевидение), ни через так называемые «неофициальные» — клубные концерты, на которых выступают музыканты, пишущие «от души», непрофессионалы, в среде которых и должно бы, кажется, рождаться что-то необычное, новое, свежее или, по крайней мере, интересное.