Доутри уселся прямо под трапом и на целый час погрузился в размышления. Конечно, это дело рук ростовщика, того самого, который был согласен снабдить «Мэри Тернер» двумя хронометрами, но упорно отказывался от трех и сам согласился на условия, по которым баталеру полагалось в день шесть кварт пива. Для верности он еще раз пересчитал ящики. Их было всего три. Поскольку в каждом из них было две дюжины кварт, а его ежедневная порция состояла из полудюжины, то было совершенно ясно, что наличный запас пива иссякнет через двенадцать дней. Между тем за двенадцать дней еле-еле можно было добраться до какого-нибудь порта, где запас пива мог быть обновлен.

Раз решившись на что-нибудь, баталер уже не терял времени. Часы показывали без четверти двенадцать, когда он вылез из трюма, спустил трап и поспешил накрыть на стол. Во время обеда он обносил кушанья, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не вывернуть миску горохового супа на голову Симона Нишиканты. Его удерживало только сознание, что созревший в его голове план мести будет приведен в исполнение еще сегодня — внизу, в трюме, там, где хранятся бочки с пресной водой.

Около трех, когда предполагалось, что Бывший моряк дремлет у себя в каюте, а капитан Доун, Гримшоу и половина вахты взобрались на мачты, стараясь вызвать из сапфировых вод вожделенный риф Львиной Головы, Дэг Доутри спустил трап из люка в трюм. Здесь длинными рядами стояли на подпорках бочки с пресной водой.

Из-за пазухи Доутри вынул нужный ему инструмент и, опустившись на колени, принялся долбить дно первой бочки, пока вода не хлынула на пол и не полилась вниз по желобку в подводную часть судна. Он быстро работал, переходя от бочки к бочке, и дошел до конца ряда, погруженного в полумрак. Там он остановился, прислушиваясь к журчанию воды, стекающей бесчисленными ручейками по желобкам вниз, обрекая экипаж на жажду и гибель. Его тонкий слух уловил подобные же звуки, доносившиеся к нему с правой стороны прохода. Внимательно вслушиваясь, он готов был поклясться, что услыхал звук железа, ударяющего о твердое дерево.

Минутой позже, он, хорошенько спрятав собственный инструмент, опустил руку на плечо человека, которого в темноте разглядеть не мог; человек этот стоял на коленях и, задыхаясь, усердно долбил дно бочки. Преступник не делал никаких попыток к бегству, и Доутри, зажигая спичку, уставился на перекошенное волнением лицо Бывшего моряка.

— Вот так штука, — пробормотал озадаченный баталер. — Какого черта вы выпускаете воду?

Нервная дрожь сотрясала все тело старика, и сердце Доутри сразу смягчилось.

— Ладно, все в порядке, — прошептал он. — Не бойтесь меня. Сколько бочек вы уже продолбили?

— В этом ряду все, — прозвучал шепот. — Вы не выдадите меня, тем… другим?

— Выдам? — мягко рассмеялся баталер. — Мне незачем говорить вам, что мы играем с вами в одну и ту же игру, хотя и не знаю, зачем вам это понадобилось. Я только что продолбил весь правый ряд. Теперь — я вам советую, сэр, — выбирайтесь-ка отсюда скорее, пока проход свободен. Все наверху, и никто вас не заметит. Я один закончу все дело; воды останется дней на двенадцать.

— Я бы хотел поговорить с вами… объяснить, в чем дело, — прошептал Бывший моряк.

— Прекрасно, сэр, вы сами понимаете, что я схожу с ума от любопытства. Я приду к вам в каюту, скажем, минут через десять, и мы с вами заварим кашу. Во всяком случае, что бы вы ни затеяли, — я с вами. Во-первых, мне с руки попасть поскорее в порт, а затем, сэр, я вас очень полюбил и чувствую к вам большое уважение. Теперь скорее выбирайтесь отсюда, а я буду у вас через десять минут.

— Я вас очень люблю, баталер, — прерывающимся голосом сказал старик.

— И я вас люблю, сэр, и намного больше, чем этих пройдох наверху.