|
Все сразу замолчали. О неудачах немцев мог говорить только немец. Остальные обязаны были этого не слышать. - У меня мизер, - сказал Рогальский и потер свои маленькие веснушчатые руки, - чистый мизер, господа, можете не переглядываться. - А я буду играть девять пик, - сказал Феоктистов-Нимуэр. - В таком случае я беру мизер без прикупа. Трауб хмыкнул: - Славяне начали драчку, будет чем поживиться арийцу. Как думаете, Юзеф? - Думаю, что ариец останется с пиковым интересом, - сказал Юзеф. - Все злитесь, все злитесь, - вздохнул Трауб. - И правильно делаете. Глупый немецкий писатель только к старости понял, что единственное губительное снадобье для искусства - это национализм. - Господа, - сказал Рогальский, - у меня начинает ломить в висках от вашей политики. Я не хочу политики, я чураюсь ее, потому что боюсь того, чем ее подтверждают. - У гестапо плохо с пленкой для диктофонов, - сказал Трауб, - и потом, здесь нет электричества, А если кто из вас донесет - все равно поверят мне, а не вам. Правильно, Юзеф? - Вам лучше знать гестапо, господин писатель. - Что у вас - зубы режутся? - спросил Трауб. - Кусать охота? А? - И бросил свои карты на стол. - Ловить пана издателя будет repp-товарищ актер? - спросил он. - Обожаю, когда дерутся интеллигенты. Драка - это всегда начало истории. Когда социал-демократы вертели задом и дрались с коммунистами - родился фашизм. Когда дерутся интеллигенты - крепнет аппарат тайной полиции. - Юзеф, - сказал Тромпчинский, - будь любезен, сыграй за меня, я должен посмотреть яйца и молоко. Господа, через полчаса будет омлет. Феоктистов-Нимуэр ловил Рогальского. Трауб сидел, откинувшись на спинку высокого стула, и задумчиво смотрел мимо Юзефа, куда-то в стену - между двумя старинными картинами предков Тромпчинских. - Как вы думаете, за чем будущее, Юзеф? - спросил он. - За правдой. - Бросьте чепуху пороть. Я задаю вам серьезный вопрос. - Я серьезно отвечаю вам, писатель. - Перестаньте называть меня писателем, я просил вас сто раз. Я же не называю вас пианистом без консерватории или, например, офицером... - Почему? Можете называть. - Много чести: офицер без армии. В этом все вы, поляки, - нация добровольных безумцев. - Мы не такие уж безумцы, - отвлекся Рогальский, - как это может показаться. - Безумцы, безумцы, - повторил Трауб, - но не просто безумцы, а добровольные безумцы. Это я вам комплимент говорю. Мы, например, продуманные кретины. Это я о немцах. О себе и о половинке Феоктистова. Великая нация, великая нация! Нация не может быть великой, если она заставляет всех уверовать в это с помощью концлагерей. Признание величия обязано быть актом добровольным. Как выборы. Как наши самые свободные в мире выборы в нашем самом счастливом государстве самых добрых людей, руководимых гением великого фюрера. |
