Я совершал побег раз
сто - в мыслях. А в тот раз мне предстояло совершить его наяву. За пазухой
я спрятал кусок фанеры, чтоб было чем забросать себя углем. Выйдет? Или
пристрелят.
- ...Строиться! - кричат конвойные. - Быстро!
Довольно трудно строиться быстро после десяти часов работы в шахте,
поэтому охрана орет зло и монотонно. Вообще немцы орут монотонно - у них
даже в этом какой-то свой, особый, немецкий распорядок.
- Вперед! Бегом! Живей!
Грохочут деревянные колодки. Задыхаются люди. Смеясь, переговариваются
охранники. Я бегу и смотрю на них. Их двое. Колонна бежит, а они
неторопливо идут справа от нас - по узенькой асфальтовой дорожке,
сделанной специально для них. Охране не надо бежать - колонна длинная, они
видят нас сбоку, справа. А слева - вплотную - проволока с пропущенным
током и вышка с пулеметами. Так что охрана отвечает только за правую
сторону - за уголь и вагонетки. Еще правее, следом за тремя большими
кучами угля, тоже проволока с током и вышки с пулеметами. Для меня сейчас
единственный выход - вагонетка с углем, потом стометровый путь по
откаточным рельсам через проволоку и охрану - к железнодорожному бункеру,
в который меня вышвырнут, перевернув вагонетку метрах в трех над бункером.
Но сейчас я не думаю о тех трех метрах, которые мне предстоит пролететь
вместе с глыбами угля. Сейчас я бегу и смотрю на немцев. Обычно они
останавливаются и, повернувшись друг к другу лицом, прикуривают сигарету.
Мне нужен именно такой момент. Они чиркают спичкой или зажигалкой - и на
какую-то долю минуты перестают видеть. Так бывает, если сначала посмотреть
на горящую лампу, а потом на вечерний лес. Тогда лес покажется сплошной
черной стеной. И люди - тоже. Я специально зажигал спичку, а потом смотрел
по сторонам - и ничего не видел. Только звенящую, черно-зеленую темноту. Я
высчитывал, сколько времени продолжается эта черно-зеленая темнота, и
получалось почти достаточно, чтобы добежать до ближайшей угольной кучи,
броситься рядом с ней, замереть и ждать, пока пройдет колонна с
охранниками, а потом снова ждать белого луча прожектора, который с
немецкой пунктуальностью начинает шарить по этому кусочку лагеря особенно
тщательно после того, как пройдет колонна.
Остановились! Я вижу, как они наклоняются друг к другу. Вспыхивает
огонек спички. Он колеблется на ветру. Я рывком выбрасываюсь направо,
делаю десять прыжков. На четвертом прыжке у меня сваливается с ноги
колодка.
- Живей! Живей! - орут немцы.
Значит, они ничего еще толком не видят и поэтому кричат особенно зло.
Сейчас у них пройдут зелено-черные круги перед глазами и они смогут видеть
все вокруг, а значит, и меня они смогут увидеть. А мне еще надо сделать
восемь шагов. Ведь я бегал здесь сто раз - я же знаю. Я высчитал. Я делаю
восемь шагов и вижу, что мне еще осталось сделать столько же.
Все. |