— Где мы?

— У русов, — ответил торк. — Здесь они лечат раненых.

— Лечат? — удивился десятник. — Врагов?

— Угу, — ответил Кабир. — Русы всех лечат. Да и не враги мы им, — и поправился. — Уже не враги.

— Почему?

— Токак мертв. Армии нет. Мы в Шаркиле. Русы пошли на Итиль. Думаю, уже пришли. Каганата больше нет.

— Сколько прошло? Времени.

— Две руки дней.

— За две руки дней взять Шаркил?

— За день! — торк покачал головой. — Сдали без боя.

Десятник обреченно откинулся на лежанку.

— И здесь измена! Каган-бек здорово насолил своему богу.

— В Шаркиле не было предателей. Русы пообещали жизнь и свободу. Или предложили сжечь город греческим огнем. На выбор.

Атлы поморщился, болела пробитая стрелой грудь, да и рана на руке ныла. Тихо прошептал:

— А с нами что? Мы кто — рабы?

Кабир улыбнулся:

— Тенгри-небо не оставил своих детей без присмотра. Русы не берут рабов. Мы можем уйти.

— Просто уйти? — горько сказал Атлы. — Без коней и оружия, нищие и босые…

Кабир довольно цокнул языком:

— Твой Кузы пасется рядом с моим Ясаком, а сабля стоит у изголовья твоей лежанки. Не могу сказать, что удалось спасти все, что у нас имелось, но твой пояс у меня. Вместе с зашитыми золотыми. Если думаешь, что этого мало, можно наняться к русам и повоевать на их стороне.

Десятник задумался. Потом произнес:

— Нет уж. Надоело. Предпочту увидеть кибитки торков и получить подзатыльник от отца. Да и жены не должны забывать, как выглядит их властелин.

— Вот и я так думаю, — согласился Кабир. — Как сможешь сесть на коня, так и двинем…

Итиль, лето 6449 от Сотворения Мира. Травень

Город горел. Неохотно дымили бедняцкие юрты и полуземлянки. Ярким пламенем полыхали дворцы тарханов. Чадно коптили прибрежные склады, распространяя вокруг себя тошнотворный запах горелой рыбы, смешанный с привычной портовой вонью. Потрескивая, пылали караван-сараи и «веселые дома». Пожар шел сплошной полосой, не спеша, но уверенно. Беря в осаду один дом за другим, захватывая улицы и кварталы, пардусом с раскаленной шкурой, перепрыгивая с острова на остров. И безуспешно пытались узкие полоски проток преградить путь огненной стихии. Первый же порыв ветра перебрасывал пожар дальше. Пламя то рвалось в воздух с басовитым ревом, то раскаленным ветром припадало к земле, чтобы снова взвиться огненным драконом, пожирая следующий дом. Город горел…

Город умирал. По тем кварталам, которых еще не коснулась жадная пасть пожара, стремительными тенями проносились на полном скаку всадники, насаживая на пики или полосуя мечами каждого, осмелившегося показаться наружу. Очаги сопротивления гасились мгновенно и безжалостно. А если какой-то особо отважный горожанин рисковал-таки высунуть нос, опасливо вслушиваясь в отдаленный топот копыт, то разбросанные вокруг трупы быстро охлаждали желание куда-то бежать. Впрочем, те, кто хотел отсидеться в норе — тоже обречен. Рано или поздно, но хлипкую дверь вынесут ударом ноги, и в дом ворвутся опьяневшие от крови и боя воины. Побрезгуют захватчики, то подберется безжалостный и вездесущий огонь…

Дворец держался. Обложенный плитами белоснежного мрамора поверх обожженного кирпича, он не поддавался огню. И пусть пала охрана стен, и ухоженный парк — украшение города и всей Вселенной, завален трупами защитников.