Дикари и сектанты всех мастей, признавшие Новгород за лакомый кусок, обосновались прямо у границ городской черты, и гонять их было бесполезно. Они привыкли кочевать и могли кружить около города бесконечно.

А их разлагающее влияние было столь сильным, что попытку внедрения морального кодекса строителей цивилизации можно было считать провалившейся по всем статьям.

Стихия разрушения настигла Новый город, и президенту Экумены нечего было ей противопоставить.

Куда нам против природы…

68

Первое, что удивило королеву Жанну в ее неравном бою против четырех мужчин с восемью мечами — это то, что ее противники только оборонялись.

Они легко отбивали все ее выпады, но сами даже не пытались атаковать.

Любой из них каждую секунду мог ее убить. Хватило бы одного удара в спину.

А если они были такие джентльмены, которым стыдно убивать дам в спину, то лишь немногим труднее было заколоть ее в грудь.

Но они играли с королевой, как кошка с мышкой. Или хуже того — как четыре кота с одним маленьким мышонком.

И это было для нее невыносимо обидно.

Уж лучше бы ее убили сразу!

Но ее, похоже, вообще не хотели убивать.

Зато трижды пытались схватить или дотянуться рукой до ее шеи, чтобы усыпить.

Но убить разъяренную фурию было гораздо проще, чем захватить живой и невредимой.

Жанна прижалась спиной к широченному дубу — на вид лет пятисот, а на самом деле максимум годовалому. И теперь ее противники могли нападать только спереди.

Понятно, что Жанне некогда было даже приглядеться к лицам врагов. Но все‑таки нельзя было не заметить, что под черными капюшонами у них есть еще и маски, а под ними вовсе не видно лиц.

А Жанна билась с открытым забралом. Вернее, вовсе без забрала и без доспехов. Ее защищала только тонкая ткань.

Она не участвовала в оргии, и бросилась в бой в парадном белом платье, которое надела ради брачной церемонии.

В этом платье было неудобно скакать верхом, и Жанна еще в начале пути разодрала подол до бедра. Но это не сделало одежду более удобной для боя.

Но она продолжала драться.

Сдаваться на милость победителя было не в ее духе.

Она даже не думала о спасении — хотя шанс был. Если соратники сбросят крестоносцев с хвоста и вернутся за нею, то баланс сил изменится, и тогда…

Но королева не просчитывала варианты. В ее голове вообще не осталось никаких мыслей. В мозгу кипел адреналин и ярость придавала сил.

Но силы утекали быстрее, чем развивались все другие события, способные повлиять на исход этой схватки.

И кончилось тем, что пальцы королевы безвольно разжались и меч вылетел из ее руки.

69

Исход крестоносцев из Москвы тянулся больше суток. Дзержинцы ворвались в город буквально по пятам крестоносного арьергарда, но буфером между ними встали кремлевские спецназовцы.

Они на какое‑то время задержали дзержинцев в восточной части города, в то время как белые воины Армагеддона утекали из западной.

Потом бои перекинулись в центр, и в гостинице «Украина» забеспокоились. Тут остался только понтифик Петропавел с частью своей гвардии и охрана резиденции, представленная худшими из худших крестоносцев.

Чувствуя, что толку от этой братии не будет, понтифик собрался уже было вернуться в свой личный дворец на Красной площади под охраной лучших сил спецназа. Но оказалось, что боестолкновения идут уже на ближних мостах и проникнуть в центр города практически невозможно.

В больном мозгу понтифика это сообщение трансформировалось в весть, что турки перешли в контрнаступление и отбили проливы обратно.

В эти дни Петропавел стал совсем плохой. То он видел себя в Риме, то в Константинополе, а один раз и вовсе угодил в Иерусалим и потребовал, чтобы ему сплясали хава‑нагилу и проводили к стене плача.