Понятно, что руководить обороной резиденции Белого воинства Армагеддона ему в таком состоянии было трудно.

Охрана отправила гонцов вдогонку императору, но пока они добрались до места его ночлега, Лев это место уже покинул.

Он спешил на соединение с великим инквизитором Торквемадой, еще не зная, что Магистр трибунала уже забыл и думать о прежних раскладах.

У него в плену сама Орлеанская королева — ему ли мечтать о большем.

Еще не вошел в силу третий день похода, а Торквемада уже собрался с добычей назад, в охваченную огнем и насилием Москву.

Тем более, что гонцы с паническими сообщениями, не найдя императора, наткнулись на боевое охранение черных монахов.

Теперь у него было не одно, а целых два оправдания на случай, если кто‑то спросит, почему он прервал поход. Одно из них — бесценная добыча, а другое — оборона резиденции и священной особы Вселенского понтифика.

Из сумбурных показаний очевидцев Торквемада сделал вывод, что большая опасность резиденции пока не угрожает. Кремлевцы и дзержинцы бьются в центре города, а сатанисты жгут север и кучкуются вокруг Останкина. Кто‑то сказал им, что сатанофобы собираются поджечь последний зримый символ сатанизма в Москве — башню, которая есть не что иное, как фаллос Вельзевула, воплощенный в камне.

И Торквемада не сомневался, что дальше все пойдет по накатанной колее.

Как бы сатанофилы ни защищали башню, она все равно загорится.

Но это нисколько не беспокоило великого инквизитора.

У него были другие планы, и Останкинская башня не имела к ним никакого отношения.

70

Когда Жанна очнулась, ее окружали уже не четыре противника, а в десять раз больше. И все они были в одинаковой одежде, которая вполне подошла бы сатанистам.

Длинные черные кимоно, перешитые на скорую руку в балахоны с капюшонами. Отбросить капюшон — и получится чистый самурай. Надеть — вылитый монах. Заправить полы в брюки — и не отличишь чужака от боевика из армии сатаны.

Даже мечи они носили по‑разному. Кто‑то по‑самурайски за спиной, а кто‑то — по‑европейски на поясе. А у некоторых вовсе не было мечей.

И у Жанны меча теперь тоже не было. Его крутил в руках невысокий человек, лицо которого в профиль скрывал капюшон. Но из‑под него выбивалась прядь волос, а значит, маски уже не было.

— Хороший мастер, — сказал он, заметив, что Жанна открыла глаза.

Королева вспомнила, что именно этот человек дотянулся‑таки до ее шеи, когда она выронила меч.

Неподалеку тихонько заржала кобылица. Жанна бросила на нее взгляд и убедилась, что лошадь в порядке.

— Самый лучший, — сказала она, имея в виду мастера.

— Я тоже предпочитаю иметь дело с ним, — признался человек в черном.

И повернулся к ней лицом.

Усы и испанская бородка не слишком изменили его.

Холодные пронзительные глаза были такие же, как тогда, много недель назад, на холме у Москвы‑реки.

— Пантера! — выдохнула Жанна.

— Теперь меня зовут иначе, — поправил он.

— А повадки прежние.

Пантера медленно стянул с головы капюшон и ответил негромко и устало:

— Нет. Мне надоело убивать без цели. Теперь я нашел цель.

— Ты маньяк.

— Я вампир. А вампиры чахнут без чужой крови. Один добрый человек недавно назвал меня Дракулой.

— Вампиры бессмертны, а ты нет. К счастью для добрых людей.

— Ты уверена? Разве меня не хоронили уже?

Если всерьез придираться к словам, то его не хоронили. Просто были люди, которые видели его растерзанный труп.

Но сейчас Пантера нисколько не походил на мертвеца.

А вот на вампира, пожалуй, да. Даже клыки у него были длиннее, чем обычно.