— И потребую! — ответила Жанна и понесла полную околесицу, проповедуя равенство еретиков на этом свете и на том.

Другая раздетая девушка, которая очень стеснялась своей наготы и, похоже, страшно боялась смерти, вдруг оживилась, словно выходка королевы ересиархов давала ей какой‑то шанс на спасение.

И правда — палачи и конвоиры невольно отвлеклись на эти выкрики, а один из приговоренных к повешению мужчин, который до этого вел себя смирно, бросился в драку, хотя руки его были связаны за спиной, и драться он мог только корпусом, головой и ногами.

Другие были готовы последовать его примеру, и их с трудом удержал конвой.

Такого еще не было в новой истории аутодафе. Бунт приговоренных. После голодного заключения, пыток и кошмарного пути к месту казни под палящим солнцем, всемером против сотен крестоносцев!

Воистину Жанна была колдуньей.

Даже на костре и в помрачении рассудка она несла смятение и смуту.

И только великий инквизитор Торквемада, который очень внимательно глядел по сторонам, заметил, что во взглядах Жанны нет и следа безумия.

Этот взгляд, острый и ясный, метался по окрестным строениям и руинам.

Она словно кого‑то искала.

А потом глаза ее замерли, и Торквемада автоматически посмотрел в ту же сторону.

Еще через секунду туда смотрели уже все.

По асфальтовой дорожке со стороны реки приближался всадник. Его одежда была украшена крестами, и старинную пожарную каску, сверкающую на солнце, тоже украшал золотой крест, приваренный сверху.

Многие крестоносцы узнали этого рыцаря, другие слышали о нем в новейших легендах о крестовом походе, но в поднявшемся шуме трудно было разобрать, кто о чем кричит.

А рыцарь, оттеснив конем тех, кто пытался преградить ему путь, направился прямиком к понтифику Петропавлу, сидевшему рядом с императором. И, соскочив с коня, стремительно опустился перед ним на одно колено.

— Униженно припадаю к стопам вашего святейшества, — с акцентом прочитал он по шпаргалке, зажатой в кулаке, — и, как ничтожный раб святой церкви, прошу о великой милости.

— Говори, — разрешил понтифик, который решил, что этот рыцарь примчался, дабы известить его о победе над турками и потребовать награды.

— Стало известно мне, ваше святейшество, что один недостойный судья, который проник в священный трибунал обманом, осудил некую невинную женщину не по закону, а по личному побуждению. Одержимый греховным вожделением, — рыцарь снова заглянул в шпаргалку, — этот вероотступник пытался добиться удовлетворения свой похоти, но женщина хранила верность жениху, который обручен с нею по закону и обычаю. Тогда судья ложно обвинил ее в немыслимых преступлениях и вынес смертный приговор. И я требую у святой церкви справедливости!

— Кто этот судья и кто эта женщина? — спросил со своего места заинтригованный император Лев.

— Эта женщина — Девственница Жанна, а судья — тот, кто вынес ей приговор.

— В уме ли ты, рыцарь? — удивился император, но на губах его играла торжествующая улыбка. — Эта Жанна никакая не девственница, и это подтверждено судом. И приговорена она к костру за колдовство, которому есть масса свидетелей. Ее преступления общеизвестны и не нуждаются в доказательствах.

— Тот, кто обручен с ней, считает иначе, и требует Божьего суда.

— Что ты имеешь в виду?

— Я имею в виду поединок, в котором победит тот, на чьей стороне правда.

— Ты хочешь драться с Магистром трибунала?

— Не я. Тот, другой.

— И где же он?

— Он будет скоро.

Император задумался, а Торквемада положил руку на меч.

— Хорошо. Да будет так, — произнес, наконец, император.