Увидев того, кого он обвинял в убийстве сына, Олель взревел:

– Княже, я требую суда над убийцей и грабителем, пришедшим ко мне в дом с кольчугой моего сына и попросив подогнать ее под него.

Князь повернулся к Славу.

– Как звать? – строго спросил он.

– Слав, – честно отозвался парень.

– Что скажешь в свое оправдание?

– Княже, это ратный плен, я не снимал его с трупа. Три дня назад я ночевал в трактире в веси, что в двух днях пути отсюда. Им владеет почтенный Скил, бывший ратник Рюрика, он был свидетелем того боя. Два грабителя угрожали ему и его сыну. Я убил их, взял кошели и лошадь, к которой был приторочен мешок. В нем я нашел одежду и кольчугу. Эти парни были из шайки Демида, которую дружинники разгромили во время последней облавы. На прощание в благодарность Скил отдал мне лук, подаренный ему за службу самим Рюриком. Сейчас он в моей комнате на постоялом дворе.

– Кто может подтвердить твои слова из здесь присутствующих? – спросил князь, оглядывая с балкона толпу.

– Никто, княже, – ответил за людей Слав.

– Так, – протянул Борей, – и ты хочешь, чтобы я тебе поверил, не услышав ни одного слова в твою защиту?

– Так же никто не может сказать обо мне ничего плохого, ведь единственным доказательством моей вины являются слова оружейника Олеля, который узнал кольчугу сына. Но пути таких вещей неведомы создателям.

– Что ж, твоя правда, – кивнув, заметил князь. – Единственным доказательством твоей вины является кольчуга, и больше ничего. Нет свидетелей убийства и грабежа. Но Олеля я знаю давно, а ты в городе меньше дня. Да к тому же мы в осаде, и послать к Скилу за подтверждением твоих слов мы не можем. Что же нам делать?

– Я требую божий суд, – не выдержав, крикнул оружейник.

– Олель, – обратился к нему князь, – я правильно понимаю, что ты требуешь поединок на перекрестке четырех дорог?

– Правильно, княже.

– И готов отстаивать свою правду с мечом в руках?

– Да, княже.

– Ну что ж, быть посему. В полдень, когда солнце будет над городом, на перекрестке перед рыночной площадью состоится поединок между оружейником Олелем и путником Славом. И пускай боги решают, чья правда, я же решить не могу. – Сказав это, князь развернулся и ушел с балкона.

Русоволосая девчушка, сидевшая подле него, бросив на Слава пронзительный взгляд, удалилась следом.

Десятник, конвоировавший Слава подошел и положил руку на плечо.

– Мне приказали сопроводить тебя на место поединка, – сказал он. – Знаешь, я тебе верю, я сам участвовал в облаве на шайку Демида и тебя я там не видел, личность ты приметная – седые волосы, шрам на лице. А вот тех двоих я помню. Прорвались через дружинников, троих зарубили. Тогда ушло человек семь, четверых мы потом поймали да повесили, а вот остальные как сквозь землю провалились.

– Ну так скажи об этом князю, – встрепенулся Слав. – Не хочу я с Олелем драться, я его сына не убивал, и правду свою знаю, а вот он местью ослеплен.

– Это ничего не изменит, – сказал десятник, – он сам потребовал божий суд, и теперь только боги могут остановит этот поединок. Пока вы двое не сойдетесь и не выясните, чья правда крепче, никто не властен над вашими судьбами.