|
— Больше десяти лет они держались, а потом стали потихоньку искать, как бы все таки помириться с Папой. А Папа их тем временем потихоньку пытался рассорить промеж обой. И хотя главное желание Старого Короля исполнилось — месса служится и по сей день, причем только настоящая, фальшивую все давно бросили служить, но все таки священников очень мало. — Так мало, что на весь Париж — ты один? Эжен Оливье услышал, как вздрогнул отец Лотар. — Откуда ты знаешь, Валери? Впрочем, глупый вопрос. Но, во первых, еще недавно нас было двое, отца Франциска поймали и убили только минувшей зимой. Во вторых, на все гетто Парижа найдется только человек триста христиан. На такое число кое как достает и одного пастыря. Но есть еще и, в третьих. Если убьют меня, то наши епископы поставят нового священника. Из монахов, что в лесах под Бретанью, или из учеников тайной семинарии — их мало, но они есть. Не станем унывать, Валери. — Старый Король должен был выбрать паладинов покрепче. — Это было трудно сделать. Он был праведник. Рядом с ним все делались лучше, изо всех сил старались прыгать выше головы. Ну не мог же он сказать: ага, это они такие хорошие, только покуда рядом я! Смиренный христианин никогда такого не скажет. Хотя это и было правдой. — Ты рассказал плохую сказку. Она грустная. Но хочешь, я тебе скажу веселое? — Очень хочу. — Матерь Божия скоро утешится немного. — Будем об этом молиться, Валери. В ответ послышалось шуршанье, легкое, словно шевелился мышонок, вздох и сонное дыхание. Священник, как отчего то знал Эжен Оливье, хотя подземная тьма была абсолютной, продолжал сидеть, склонившись над ложем ребенка. — Спи, и пусть Божья Матерь пошлет тебе покой хотя бы во сне, — тихо заговорил отец Лотар, обращаясь то ли к спящей девочке, то ли к себе самому. — Спи, маленькая огромная тайна, гостья из ниоткуда, дитя без прошлого. Жанну Сентвиль нет нужды спрашивать о прошлом. И без того видно, что она осиротела лет в десять одиннадцать, не раньше, потому, что сиротство более раннее раздавило бы ее волю, но и не позже, иначе она не стала бы так самостоятельна к шестнадцати годам. Но ты не Валери Сентвиль, не Валери Бурделе, не Валери Левек. Ты — Валери. Твои родители могли быть убиты на твоих глазах, они могли быть праведники, с первого младенческого лепета научившие тебя молиться. Но с тем же успехом они могли быть коллаборационисты, быть может, они живы здоровы и сейчас. Ты могла бы явиться с пепелища разоренного дома, но также ты могла бы в один прекрасный день встать из за обеденного стола и навсегда уйти — и никто не посмел бы тебя остановить. Твоё прошлое так же непостижимо, как и твоя нынешняя всегдашняя правота. Спи. ГЛАВА 11. ДОМ КОНВЕРТИТА (ПРОДОЛЖЕНИЕ) — Дорогая, что за девочка из гетто была у нас дома? Ведь я же сто раз говорил, что старуха доносит! — Извини, но ты сам не даешь мне ее рассчитать. Я сто раз хотела. — Можно подумать, другая будет вести себя иначе. Ты превосходно знаешь, что прислуга в домах конвертитов получает второе жалованье. В Первом отделе на их же службе. Асет поежилась. Первый отдел, или же Благочестивое Подразделение, имелось в каждом крупном учреждении и занималось шариатским контролем. Конечно, и негосударственные мелкие фирмы от контроля не освобождались, просто везде, где чиновникам представлялось слишком дорого оплачивать две три штатных единицы или обязать к тому же частных владельцев, Подразделения образовывались отдельно. Каждое такое держало под контролем от трех до десяти предприятий. Касим, еще не сменивший своей синей формы капитана внутренних войск на просторное домашнее одеяние, стоял перед женой. Красивый тридцатисемилетний мужчина, из тех, кому к лицу ранняя седина. Седина красит мужчину, если лицо молодо, а фигура подтянута, так Асет стала считать с того дня, когда впервые приметила серебристый блеск в ухоженных волосах мужа. |
