— Почему ты мне говоришь об этом?

— Хотел спросить тебя про племянника нашего господина. Я должен свести его в горы.

— Разрисованного-то?

— Почему разрисованного?

— У него татуировки на груди и спине. Спереди кошка, сзади не то ястреб, не то орел. Хищная, в общем, птица. Да еще паук на руке.

— Ты их видела, эти картинки?

— Нет. Другая девушка говорила. Он ходит голый по комнате.

— Голый? При женщинах?

— Так он ведь из Зарубежья — там, наверно, другие понятия. Он красивый, ты не находишь?

Харад почувствовал, что в нем растет гнев.

— Красивый, говоришь?

— Даже очень. И вежливый. Я с ним говорила. Он сделал мне комплимент. Зачем ему понадобилось идти в горы?

— Я не спрашивал, — пробурчал Харад, стараясь догадаться, какой такой комплимент сделал ей чужеземец.

— Вот и спроси, как пойдете. — И она опять отошла. Харад помрачнел, даже есть расхотелось. Он представил себе высокого, темноволосого Каллана. Глаза у него голубые, яркие — может, Чарис об этом? «Я его враз надвое переломлю», — думал Харад. Потом ему вспомнились эти глаза. Харад как боец умел оценивать сильные и слабые стороны других мужчин. Он не сомневался, что этого одолел бы — но все-таки, пожалуй, не враз.

Он оставил еду нетронутой и пошел работать, вкладывая свою досаду в каждый взмах длинного топора.

Ближе к вечеру к нему пришел Балиш. Харад его не любил, чувствуя, что это человек скользкий и подленький. Но Балиш распоряжался работами и раздавал заработок, и Харад постарался скрыть свою неприязнь.

— Чего господин хотел от тебя? — спросил Балиш.

Харад рассказал, что пойдет в горы с его племянником-чужеземцем.

— Смотри, — предостерег Балиш. — Говорят, что на перевалах шатаются беглые джиамады.

— Мне случалось их видеть, — сказал Харад. — Они как медведи или дикие кошки — сторонятся людей.

— Что он хочет посмотреть там, в горах?

— Может, руины.

— Никогда не слыхал раньше об этом племяннике. Зачем он, по-твоему, приехал сюда?

Харад пожал плечами. Ему-то откуда знать? Балиш постоял еще немного, болтая о том, о сем, и ушел. Харад сел, жалея о том, что не поел днем. Хлеб и сыр, оставленные им на поляне, пропали бесследно — жди теперь завтрака.

Руины... Он каждую осень ходил туда и лазал по старым камням. Там у него на душе всегда становилось легче. Он чувствовал там покой, которого не находил ни в одном другом месте. То ли от одиночества, то ли еще от чего-то. Твердо он знал одно: ему не хочется вести туда чужака.

Чуть позади следовали посол Унваллис, прославленный воин Декадо и пятнадцать всадников Вечной Гвардии в черной с серебром броне. Двадцать джиамадов замыкали колонну.

Унваллис был уже немолод и терпеть не мог, когда его посылали в отдаленные земли и поселения. С годами он все больше привязывался к своему дворцу в Диранане. В свое время он охотно занимался интригами и политикой, но тогда он был моложе, Эта последняя война истощила его честолюбие и подорвала его силы. Он взглянул на молодого красавца, едущего рядом на белом коне. Точь-в-точь он сам в былые годы: честолюбив, беспощаден, полон желания выдвинуться. Унваллис ненавидел его за силу и молодость, но хорошо скрывал свою ненависть. Декадо не потерпит врагов рядом с собой — кроме того, он последний фаворит Вечной. Впрочем, если не считать всего этого, спутник он интересный. Он остроумен, ему присущ суховатый и резкий юмор — но теперь, как при всяком приступе головной боли, ему не до того.