|
Из за нее люди умирают сотнями, так что своды храма Гаттор скоро не в силах будут вмещать трупов убитых из за нее, казнь за казнью и проклятие за проклятием обрушивались на сынов Кеми. Вода обращалась в кровь, мрак покрывал землю, невидимая рука убивала наших первенцев, в числе которых был и мой сын. А ты осмелился привести ее сюда! А ты, – она указала рукой на Елену, – ты как осмелилась прийти сюда? Эй, раб! – обратилась он к Курри. – Возьми свой нож и вонзи его по рукоятку в грудь этой женщины, ты получишь тогда свободу и вернешь себе все свои богатства. – Откажись от своих слов, госпожа! – проговорила Елена. – Хотя я никому из людей не желаю зла, но меня нельзя безнаказанно оскорблять! Курри стоял в нерешимости. – Коли, коли! – настойчиво приказывала Мериамун. – Слушайся моего приказания, не то ты сейчас же сам погибнешь от этого самого ножа. При этих словах сидонец, хорошо зная нрав царицы, выхватил свой громадный нож и кинулся на женщину, лицо которой было скрыто покрывалом. Но та подняла свое покрывало и глянула на сидонца. Ослепленный ее красотой, он остановился, точно пораженный громом. Вдруг безумие овладело им, и он, на сказав ни слова, вонзил свой громадный нож по самую рукоятку себе в грудь и тут же упал мертвым к ногам Елены. – Видишь, госпожа, – сказала Елена, указывая на мертвого сидонца, – ни один мужчина не может причинить мне вреда! Царица стояла с минуту в нерешимости, затем воскликнула: – Уходи отсюда, воплощенное проклятие, уходи! Зачем пришла ты сюда, в этот дом скорби и смерти, увеличивать число скорбей и смертей?! – Я уйду и не буду больше тревожить тебя! Я пришла сюда за тем, кто был моим избранником, но кого боги допустили до страшного позора, за Одиссеем, сыном Лаэрта, который из всех людей был доблестнейшим и чье имя стало теперь позором и посрамлением! Ты прекрасна, царица Мериамун, но суди сама, кто из нас прекраснее! – и она, сбросив с себя прокрывало, предстала во всей своей лучезарной красоте перед темной и мрачной красотой царицы Кеми. – Да, ты прекрасна и прекраснее тебя нет женщины, – должна была сознаться Мериамун, – но на этот раз твоя красота не смогла удержать твоего избранника от постыдного поступка и греха. Видно, мало любил тебя этот человек, если прокрался ко мне, словно вор, чтобы похитить мою честь! – Сдается, египтянка, что в этой стране ложь и правда странно сливаются в твоих словах! – проговорила Елена. – Трудно поверить, чтобы Одиссей из Итаки совершил такой подлый поступок, о каком ты говоришь! Кроме того, я читаю в твоих глазах, что ты любишь этого человека, которого называешь негодяем! Что же касается меня, то хотя я любила его и любовь к нему расцвела в моем сердце, но так как он изменил мне, я с корнем вырываю эту любовь из моего сердца, а сама ухожу в святилище. Не бойся, Мериамун, я недолго останусь здесь, в этой стране, и люди не будут более умирать из за моей красоты. А тебе говорю: обращайся хорошо с тем, кого ты вовлекла во грех, и дай тебе боги больше счастья, чем Елене Аргивянке. Закрыв лицо покрывалом, Елена повернулась, чтобы идти. Царица с минуту стояла неподвижно, пристыженная и безмолвная, но не успела Елена отойти от нее, как гнев вскипел в душе царицы: неужели она даст уйти этой женщине, которая одна из всех живущих прекраснее ее? Ведь пока эта женщина жива, она, царица Кеми, не будет знать ни сна, ни покоя! Когда же той не станет, быть может, ей удастся привязать к себе Скитальца! – Заприте ворота, задвиньте засовы! – громко приказала Мериамун своим людям, и те побеждали исполнять ее приказание, так что прежде, чем Елена дошла до дверей дворца, ворота были заперты. – Держите чародейку, ведьму! – крикнула Мериамун, и воины скрестили свои копья, преграждая путь Елене, но та подняла свое покрывало и взглянула на них. |
