– Ладно, – сказал я. – Пусть будет так. Но нам надо лично убедиться в твоих словах. Пойдешь с нами. И не забудь предупреждать нас о возможных постах внутри здания. Если же хотя бы одна пуля прилетит к нам, то вторая тут же окажется у тебя в башке. – Для убедительности я приложил ствол пистолета к его виску.

Мэрдок – так звали слугу, – как китайский болванчик, послушно закивал головой.

– А теперь говори: где охрана?

– Те, кто был на первом этаже, все спали. Командование на себя взял Леннинджер – он главный дворецкий Президентского особняка, и он когда-то воевал во время Мятежа. Он и приказал забрать оружие у спящих агентов – но это всего лишь четыре револьвера, и два были у нас с Диксоном, и еще один у Томпсона. И у самого Леннинджера. Но они с Томпсоном охраняют входы в особняк.

– Хорошо, тогда давай для начала взглянем на президентскую спальню.

Навстречу нам попалось несколько насмерть перепуганных слуг, но, как нам и говорил Мэрдок, ни один не был вооружен. Дверь опочивальни первого лица американской демократии была приоткрыта. Ни Хоара, ни его спутницы там не было – лишь кровать под балдахином с пятнами крови на скомканных простынях, а также шкафы, тумбочки, и небольшой столик с пустой бутылкой зеленого стекла и почему-то ровно одним стаканом. И фривольные картины на стенах.

Часть ребят я направил к парадной и западной лестницам, а Мэрдоку сказал, чтобы он провел нас к черной – на плане Ричардсона ее не было. Она оказалась скрыта за искусно замаскированной дверью. На площадке первого этажа, скрытой за точно такой же дверью, я увидел в тусклом свете небольшого оконца человека, лежавшего на полу в луже крови. Мы осторожно подошли к нему.

– Кто это? – спросил я у Мэрдока.

– Личный дворецкий президента, сэр. Колин Мак-Нил.

Мак-Нила я ни разу до того не видел – связь с ним держал его кузен Роберт. Нагнувшись над ним, я приложил пальцы к его сонной артерии и уловил чуть слышный пульс.

«Жив, слава богу!» – подумал я.

– Васильев, Джонсон, окажите ему первую помощь, – скомандовал я. – А этого, – я показал на Мэрдока, – свяжите.

Колин чуть приоткрыл глаза и еле слышно прошептал:

– Хоар… Это он… Я не смог… Он… с женщиной… вниз, – и раненый снова потерял сознание.

На цокольном этаже Хоара нигде не оказалось, но в угольной яме мы обнаружили обнаженное тело миловидной женщины. И, в отличие от Колина, она была мертва – голову ее кто-то, вероятно, сам Хоар, размозжил валявшейся здесь же лопатой для угля.

– Внимание, первый на связи! – я вызвал по рации всех своих бойцов. – Хоар сбежал. Тщательно проверяйте всех, кто удаляется от Белого дома. Повторяю – всех. Мы должны поймать этого мерзавца!

1 сентября (20 августа) 1878 года. Вашингтон. Камера городской тюрьмы

Огастас Мерримон, бывший сенатор от Северной Каролины

Представьте себе: камера человек, наверное, на десять – это при условии наличия в ней двухэтажных кроватей. Высоко на покрытой черными разводами стене – крохотное окошечко с очень грязным стеклом, из которого в камеру проникает не так уж много света. Ни единой кровати – и даже матрасов или одеял. В углу – ржавое ведро, служащее парашей; два раза в день одному из нас разрешено его выносить, и за эту привилегию случались уже и ссоры, иногда перераставшие в драку. А на каменном полу ночью – четверо сенаторов, десяток членов Палаты представителей и семеро новых соседей по камере – простых вашингтонцев, у которых нашли некие листовки, сбрасываемые югороссами с летательных аппаратов.