Голодными уходили гоги и магоги от крепостных стен. Над городом и его окрестностями, заслоняя небо и солнышко ясное, стояла хмарь от бестолковых пожарищ.
- Высокоуважаемый Серьга! - китаец уже спешил навстречу розмыслу, вытягивая руки для объятий. - Своими глазами увидел я, что знание может переломить грубую силу! Этот день достоин занесения его в хронологические списки любых династий! Великий Конфуций обрел достойного ученика в холодных урусских землях. И ваши помощники, они тоже достойны упоминания в летописях! Вы - истинный князь науки!
- Занесло китайца, - неодобрительно сказал Янгель. - Как бы эти слова не влетели нашему Землемилу в ухо!
Ухо! Розмысл сразу же вспомнил о нем и огляделся по сторонам. Ухо торчало из-за котла со смолой, приготовленной для неприятеля и оставшейся без дела.
Взяться за него было истинным наслаждением. Ухо взвыло.
Маленький уродливый человечек болтался в руке розмысла, вызывая гадливую жалость. Ну, что поделать, коли человек ничего иного не умеет, кроме как доносить и закладывать?
Однако поддаваться жалости не следовало, хотя и не по чину розмыслу было заниматься такими пустяками.
- Илья! - позвал розмысл воеводу. - Разберись с этим дятлом стучащим!
- А я-то думаю, откуда Николка Еж все знает? - воевода бережно принял карлика в могучие руки. - А тут, значит, даже не человек, видимость одна! Я его летать научу! А еще лучше - научу дятла этого личинок из каменных стен добывать!
- Слушай, - сказал розмысл. - Добрыню не видел?
- Ранен Добрынюшка, - продолжая удерживать Ухо в руке, сказал воевода. - Третьего дни увидел он в битве с мунгалами странную лошадь с двумя горбами, кинулся, отбил ее, взялся разглядывать да заспорил с товарищами, кованая она или нет.
- И что же? - с интересом спросил Серьга.
- Кованая оказалась, - признался воевода Илья. - Теперь девки вокруг него хороводятся, говорят, что у нашего Добрыни сотрясение ума. Откуда? Нечему в голове бранника сотрясаться!
Воевода ушел, и Ухо с собой унес.
Видимо, не терпелось ему карлика премудростям птичьим обучить.
Розмысл обнялся с терпеливо ждущим своего часа китайцем.
- Ну, вот твои гоги и магоги, - сказал он. - Слаба у них кишка против ума русского!
- И китайского пороха! - добавил ревниво китаец.
- И немецкого усердия, - кивнул Янгель.
- Ой, не знаю, что бы вы делали с русским умом, китайским порохом и немецким усердием, - сказал жидовин, - если бы не мои познания в алжгебре.
- Ладно, - согласился розмысл. - Все хороши. Нечего делить. Они стали медленно спускаться с крепостной стены.
В синем небе, с которого постепенно сходила копоть ставшей прошлым битвы, сверкнула маленькая золотая точка. Если приглядеться, она более походила на запятую, несущуюся в высоте. День был слишком ветреным и шумным, чтобы услышать наигрыш небесных колокольцев, но если бы чудо стало возможным, наши герои наверняка бы услышали:
Могучею Русью я в небо запущен,
С хрустальной музыкой плыву средь светил.
Куда не гляди - нету княжества лучше,
Не зря же Господь нашу Русь освятил!
Розмысл проводил точку жадным взглядом. И вдруг всем телом он ощутил, ровно ожог, кто-то недобро смотрел на него со стороны. Со взгляда такого душа розмысла залубенела. Серьга медленно повернулся. От высокого светлого терема на него хмуро и озабоченно смотрел князь Землемил. Рядом в синих штанах, красных сафьяновых сапожках и расшитой безрукавке на голое тело стоял кат Николка Еж, нетерпеливо и горячо нашептывая что-то князю на ухо.
И розмысл Серьга Цесарев вдруг понял, что ничего не завершилось, сказки просто не кончаются пресловутым пиром, с пивом-медом на губах, все только начинается, когда кажется, что беды и горе людское уже позади…
|