— И медальон? Какой медальон? — Женька смотрела на Гарика широко распахнутыми глазами.

— Ну как тебе сказать? Что значит — какой? Обыкновенный. Красивый… С гравировкой. А внутри — прядка и фотография.

— А разве?..

— Да, вот так.

Это была неожиданность. Они знали только о дневнике. Вася сказал: нет, вы просто не обратили внимания — это потому, что сам я тогда рассчитывал только на дневник. Гильзы, медальон — доказательства, по сути, гораздо более сильные, но в тех условиях — как их можно было использовать? Тут нужно настоящее международное расследование. Могилы раскопать. Об этом тогда, ясное дело, думать не приходилось. В общем, гильзы эти — это было что-то такое… в лучшем случае, для потомства. Причем далекого. А вот как раз дневник можно было задействовать. Тогда казалось, что бомба — именно он. И соответственно, наибольшая опасность. Поэтому дневник Вася держал у себя и договаривался о публикации в «Хронике». Все остальное он передал на хранение Гарику. Гарик сам убедил его, что не стоит держать все в одном месте.

Тут вот что было важно. Теперь, когда времена изменились, они оба, и Вася, и Гарик, возлагали на эти гильзы и медальон большие надежды. Если начнется настоящее расследование, если могилы действительно раскопают… Вот тут-то и выяснилось, что не все смотрят на это дело одинаково. Катю это тогда ужасно поразило, это свое изумление она помнила очень хорошо — трогательная такая наивность. Пускай у нас, как выяснилось, разные взгляды, но тут уже не о взглядах речь, тут — правда или неправда, продолжать врать или наконец сознаться. Но оказалось, что возможен и другой аргумент: целесообразность. Кто же тогда спорил с Васей? Кто говорил, что не нужно выносить сор из избы? И даже, кажется, еще почище: не выставлять родную мать на позор? Сашка — ну да, конечно… Басил что-то насчет того, что дело прошлое и теперь — чего уж. Чего бить себя в грудь, репутация у нас и так — сам знаешь. Ничему тут не поможешь, ничего хорошего из этого не выйдет, ну выльешь еще одно ведро помоев — и что? Надо в будущее смотреть, а не копаться черт знает в чем, будущее — вот что важно. Но про родную мать — это не он. Андрей. В ответ на Васькины слова о нарывах, которые вскрывают, чтоб выздороветь… Что-то о мазохизме, и вот это — о матери, и чтоб не позорить.

Странно, вдруг подумалось ей, а ведь тогда, сто лет назад, на поляночке в Измайловском парке он высказывался как-то очень достойно. Не поддаться, не потерять лицо — что-то в этом роде. Хотя он в тот момент был в их компании человек новый, Ваську практически не знал, от него, вообще говоря, ничего и не требовалось. Непонятно…

И еще одно… Гарик погиб в ту самую ночь — значит, что же, выходит, Вася эти гильзы так и не получил? Ей ни разу не приходило в голову об этом спросить. После истории с Гариком как-то не до того было…

Одному богу известно, что могло бы выйти из этого спора, но тут как раз Леночка и появилась и, к счастью, всех отвлекла.

Кате в какой-то момент показалось, что вокруг дома кто-то ходит, заглядывая в окна. Ощущение было жутковатое. Она встала и, подойдя к окну, стала изо всех сил вглядываться в темноту, но, разумеется, ничего не разглядела. Ровно в этот момент, к большому ее облегчению, раздался стук в дверь, и на пороге возникла небольшая фигурка в куртке с капюшоном, закрывавшим пол-лица. Под капюшоном обнаружилась Гарикова жена Леночка — хрупкая, изящная, светлые волосы скручены на затылке, очки залеплены дождем. Катя несколько раз сталкивалась с ними обоими в разных публичных местах.