– Как ты сработался с этим Гантом из Министерства финансов?

– Если бы он был дипломатом, нам пришлось бы воевать со всем проклятым миром, но, по моему мнению, он неплохо разбирается в цифрах и компьютерах, – признался Ратледж, даже не пытаясь скрыть отвращение к этому еврею, родившемуся в Чикаго и ведущему себя наподобие богатого выскочки. То, что сам Ратледж родился в семье со скромным достатком, было им уже давно забыто. Образование, полученное в Гарварде, и дипломатический паспорт помогли ему вычеркнуть из памяти всё, что он не желал помнить.

– Не забудь, что он протеже Уинстона, а Уинстон нравится Райану, понял? – мягко предостерёг своего подчинённого Адлер. Он решил не поднимать вопрос об антисемитизме этого белого англосаксонского протестанта. Жизнь слишком коротка, и Ратледж знал, что его карьера целиком и полностью зависит от Скотта Адлера. Он мог получать гораздо больше денег в качестве консультанта после ухода из Государственного департамента, но увольнение из Туманного Болота никак не увеличит его ценность на рынке свободных агентов.

– Не стану скрывать, Скотт, мне действительно нужна помощь по денежным аспектам торговых отношений. – Кивок, сопровождавший эту фразу, был полон уважения. Отлично. Он знал, что следует прогнуться перед начальством в случае необходимости. Адлер даже не подумал о том, чтобы ознакомить Ратледжа с содержанием разведывательного донесения, переданного ему президентом. В этом профессиональном дипломате было что‑то, не вызывающее доверия у Государственного секретаря.

– Как относительно канала связи?

– Наше посольство в Пекине обладает каналом связи с использованием кода «Чечётка». Там есть даже новый телефон, такой же, как на самолёте. – Но с использованием этого канала возникли трудности, о которых недавно сообщили из Форт‑Мид. Приборы не всегда беспрепятственно соединялись друг с другом, а попытка применения космической связи только ухудшила ситуацию. Ратледж, подобно большинству дипломатов, редко задумывался о столь тривиальных мелочах. Он часто ожидал, что разведывательная информация появится перед ним, словно по мановению палочки фокусника. Его редко интересовало, каким образом она получена, зато он всегда подвергал сомнению мотивацию источника, кем бы он ни был. Короче говоря, Клифф Ратледж‑второй был идеальным дипломатом. Он мало во что верил, за исключением собственной карьеры, и находился в плену смутных представлений относительно международного согласия и своей способности помочь избежать войны благодаря одной силе своего блестящего таланта.

Правда, у Ратледжа имелись и некоторые достоинства, признался себе Адлер. Он был компетентным дипломатом, знавшим, когда следует перевести трудный разговор в шутливую беседу и как представить позицию своей страны в спокойных, но одновременно твёрдых формулировках. У Государственного департамента никогда не было достаточно таких дипломатов. Как однажды кто‑то заметил о Теодоре Рузвельте: «Самый приятный джентльмен, когда‑либо перерезавший глотку собеседнику». Но Клифф никогда не сделает этого, даже если это понадобится для его карьеры. Наверно, он даже бреется электрической бритвой, но не из опасения порезаться, а из страха вида крови.

– Когда отправляется твой самолёт? – спросил «Орёл» у своего подчинённого.

* * *

Барри Вайс уже уложил вещи.