Гоблин, Каин. Медведев. Книга 2. Перемены
Межевой князь – 2
Глава 1
Домовой
Мне не пришлось оглядываться, чтобы понять, что в комнату вновь явился Никифор. Воздух чуть сгустился, запахло сухой бумагой, глаженым бельем и прогретой на солнце черепицей. А через мгновение стоявший за спиной домовой вздохнул. Глубоко и с выраженным страданием, словно ему в очередной раз поручили что-то, выходящее за рамки его служебных обязанностей. Он поступал так нарочно, чтобы привлечь мое внимание. Но я сделал вид, что не заметил этого намека. И тогда домовой с неохотой, будто выдавливая из себя каждое слово, он произнёс:
— В дом пожаловали гости.
Я нарочно продолжал хранить молчание. Не потому, что не расслышал. Голос у домового хоть был тихий, но вполне себе внятный. Просто я решил, что пора бы заняться воспитанием. Никифору, как и любому другому обитателю дома, нужно напоминать, что со мной не шепчутся из-за угла, а разговаривают как полагается, в лицо и с уважением. Или хотя бы без обиды на весь белый свет.
Поэтому я продолжил спокойно сидеть, занимаясь своим делом, как будто ничего не произошло. В доме было тихо, и в этой тишине особенно выразительно звучало терпеливое молчание того, кто привык, чтобы его замечали сразу. Но я был к этому готов.
Проказы Никифора обычно начались с пустяка. Каждую ночь окно в моей спальне распахивалось само собой. Вроде бы мелочь, но раздражающая. Я плотно закрывал раму, задвигал защёлку, даже подпирал как-то старой книгой. Но это не помогало, и к утру оно всё равно было открытым.
Первое время я списывал это на сквозняки, покосившуюся раму, особенности старого дома. Но после сегодняшнего происшествия стало ясно, что дело вовсе не в плотницких недочётах.
Сегодня на рассвете я проснулся от странного звука. Хриплого, почти человеческого. Сначала решил, что это снова Никифор вздыхает где-то под потолком, демонстрируя очередную свою обиду. Но когда открыл глаза, то увидел не духа, а ворону. Настоящую, здоровую, с блестящими перьями и острым как нож, клювом. Она сидела прямо на подоконнике и раскачивалась, будто готовясь к выступлению. Заметив, что я ее вижу, гостья встрепенулась и принялась каркать. Казалось, что она откровенно хохотала.
Я вскочил на ноги, потеряв остатки сна, выгнал птицу прочь и закрыл раму, и тут же услышал ещё один звук — короткое хихиканье, из тёмного угла комнаты. Сухое, с оттенком удовлетворения. Примерно таким голосом мальчишка хихикает, увидев, как кто-то сел на оставленную на стуле кнопку.
Никифор, конечно, к тому моменту уже растворился в воздухе. Как и положено порядочному домовому, который умеет уходить незаметно, но так, чтобы ты знал: он был.
Воевода, как человек, привыкший смотреть на вещи с высоты лет и службы, во время утреннего чаепития после моего рассказа философски заметил:
— С домовым, князь, надо ладить. Не спешить, не давить. И он постепенно привыкнет. А там, глядишь, и мнение своё изменит.
Говорил Морозов это тем самым тоном, каким старшие обычно наставляют младших.
— Придётся потерпеть его характер, — добавил Морозов и пожал плечами так, будто речь шла о капризном, но все же полезном родственнике.
Я выслушал, кивнул вежливо. Но действовать решил по-своему.
Именно поэтому я не ответил, когда Никифор вновь заговорил с характерным обидчивым оттенком, будто ждал благодарности за то, что снизошёл до общения. Сделал вид, что не слышу вовсе. Не потому, что не уважал, но искренне считал: с избалованными надо поступать как с котами. Сразу поддашься — потом на голову сядет, ещё и лоток туда попросит. А может, и не попросит вовсе.
Вместо ответа я просто широко искренне зевнул. Прикрыл рот ладонью, как учили в детстве. И чуть потянулся — неспешно, с ленивым удовлетворением человека, которому важнее сон, чем перепалки с домашними духами. |