— Вам конверт от гильдии купцов, — затараторил он.

— Добрый день, — ответил я. — Проходите.

Он подошел к столу, на ходу вынимая из сумки конверт. Передал его мне. Я вынул из подставки нож для бумаг, вскрыл посылку, вынул стопку документов. Пробежал глазами по строчкам отпечатанного на машинке текста. И убедившись, что все в порядке, подписал оба экземпляра. Затем быстро вынул из ящика стола свечу, спички и кусок сургуча, завернутый в серую бумагу. Неспешно расплавив сургуч в глубокой ложке, вылил его в нужном месте рядом с подписями. Красный сургуч расплылся по бумаге густым пятном, похожим на свежую кровь, и застыл. Потом я приложил поверх печать княжеской канцелярии, предварительно сдув с нее пыль.

— Передайте купцам, — произнес я и вернул один экземпляр, запечатав его в конверт. Курьер принял пакет, низко поклонился и поспешил прочь.

Я же оставил договор на столе, взглянул на висевший на стене календарь. Год на нем был не прошлый. Календарю было пять лет. Видимо, тут никому не было дела до дат. Время в Северске текло по своим правилам.

Откинулся на спинку стула. Тяжесть дня навалилась на плечи. Первый шаг сделан, но внутри всё равно оставалось ощущение зыбкости. Слишком уж хрупко держалось это равновесие.

А затем я представил, как расстроится Осипов, когда узнает о договоре. Он не смирится. Попытается надавить, вмешаться в проведение конкурса, шантажировать. И довольно улыбнулся: Осипов мог злиться сколько угодно. Я не собирался играть по его правилам…

Я провёл рукой по теплой, отполированной столешнице. Интересно, сколько людей здесь говорили то же самое, что и я: «честный конкурс», «прозрачные условия», «контроль». И сколько из них потом сгибались под давлением, или уходили, так ничего и не добившись?

Но, я не имел права отступить. За портом стоит будущее княжества. Если он оживёт, у Северска появится опора. Если же провалится… об этом варианте я пока старался не думать. Поэтому я некоторое время сидел в пустом кабинете, слушая, как где-то далеко, за окнами, шумит город. А затем взглянул на часы. До визита Климова оставалось еще три часа. Я достал из верхнего ящика стола несколько чистых листов, и принялся писать.

* * *

Мастер Климов вошёл в мой кабинет ровно в условленное время — ни минутой раньше, ни минутой позже.

Он был седой, с лицом, испещрённым морщинами, как старый дуб — не от времени, а от тяжелой работы. На шее под воротник уходил старый ожог — неровный, чуть бледнее здоровой кожи. Руки у Климова были тяжёлые, словно вырубленные из камня — руки, которыми не жестикулируют, а работают.

Он замер у входа, склонил голову в коротком, уважительном поклоне. Всё было просто, по-мужски: никакого подобострастия, но и без дерзости.

— Добрый вечер, мастер Медведев, — произнёс он ровным, чуть хрипловатым голосом, в котором чувствовалась настороженность. — Простите, прибыть раньше не получилось.

Он виновато развел руками, и я кивнул:

— Добрый, — кивнул я. — Ничего страшного, я все понимаю. Проходите.

Жестом пригласил его войти, указал на свободное кресло напротив. Климов шагнул в кабинет размеренно, будто в мастерскую, где каждое движение должно быть точным. Затем сел осторожно, как тот, кто привык, что даже мебель может не выдержать его веса.

Он взглянул на меня, не прямо, а будто оценивая, не навязываясь. Во взгляде читалась осторожность. Такую проявляют мастера, когда берут в руки новый инструмент: мол, посмотрим, стоит ли он доверия.

Я выдержал паузу. Такие люди не любят суеты. С гостем надо говорить как с равными.

— Девица, что мне звонила, — заговорил Климов, усаживаясь поудобнее, — просила языком не трякать о том, куда я иду.