— Если вы не возражаете, я бы остался тут.

Я кивнул.

— За зданием наблюдает один человек, — добавил он, скосив взгляд в боковое зеркало, — который наверняка ищет возможность рассказать кому-нибудь свежие сплетни.

— Не думал, что вы любите слушать пересуды, — удивился я, обернувшись к воеводе.

Морозов не обиделся. Он вообще не был из тех, кого можно зацепить словами.

— В каждом слухе есть рациональное зерно, — назидательно произнёс он, сложив руки на руле так, будто сейчас собирался читать лекцию. — Вам о многом не скажут, так как постесняются отвлекать важного человека всякими глупостями. А мне поведают и об украденном белье с верёвки, и о сломанном почтальонском велосипеде.

Он говорил с видом человека, который, если и не обожает пересуды, то уж точно умеет извлекать из них выгоду — как пчела цветущей колючки.

— Думаете, такие новости будут полезны? — усомнился я, приподняв бровь.

Воевода повернулся ко мне, не спеша, с тем спокойствием, каким смотрят на неразумного племянника, который в третий раз сунул пальцы в розетку ради эксперимента.

— А вы попробуйте пропустить слух, который приведет к серьезным последствиям. Бельё может стащить нечисть, которая только вышла из леса, — назидательно протянул Морозов, словно речь шла не о простынях, а о секретных документах. — А велосипеды в Почте Империи просто так не ломаются. Это серьезная контора, между прочим. Так что для всего есть причины. И у всего есть последствия.

Я вздохнул.

— Не стану спорить, — кивнул я, прекрасно понимая, что он опять прав. И, что самое обидное, даже звучит это у него не как ворчание, а как заключение древнего летописца.

Я вышел из машины. Под ногами хрустнул камушек, воздух был свежим, с лёгкой горечью городской пыли и самоварного дыма.

Поднялся по ступеням, потянул на себя тяжёлую дверь. Она поддалась с негромким скрипом, как будто нехотя. И всё словно сменилось. Гул улицы, птичий треск, выкрики гимназистов — все это осталось за спиной. Внутри же была строгая, почти храмовная тишина. Казалось, что стены здесь слышали всё и помнили больше, чем хотелось бы.

Сидевший за стойкой дружинник, заметив меня, вскочил и поклонился.

— Курьер от гильдии купцов ещё не приезжал? — поинтересовался я, подходя ближе.

— Никак нет, мастер-князь, — отчеканил он, стоя прямо как меч в ножнах.

— Как только прибудет — пропусти его ко мне, — распорядился я.

— Будет сделано, — кивнул дружинник и снова сел, но уже с таким видом, словно каждую секунду был готов вскочить обратно.

Я направился к лестнице. Где-то наверху пахло свежим деревом и политой полировкой — знак, что уборку здесь делают не для показухи, а потому что так положено.

На втором пролёте в кармане зазвонил телефон. Аппарат завибрировал с деликатным усердием. Я вытащил его, взглянул на экран. Конечно, это была Вера Романовна.

— Представитель от мастеровых прибудет в управу только к пяти часам, — сообщила она.

— Отлично, — отозвался я. — Большое спасибо.

— Всегда пожалуйста, — коротко ответила она и отключилась.

Я убрал телефон в карман и продолжил подниматься, думая о том, как удивительно: в городе, где могут пропасть белье и сломаться имперский велосипед, всё-таки бывает надёжность. И иногда — в лице секретаря.

Но едва я успел войти в кабинет, как в дверь приемной робко постучали:

— Мастер-князь, — послышался незнакомый голос.

— Проходите сюда, — крикнул я.

В приемной послышались быстрые шаги, и через пару мгновений в кабинет вошел курьер от купеческой гильдии. Им оказался худой парень в аккуратном сером костюме.