— А я помню. Я понимаю, ты спросил меня, не случилось ли чего-то плохого потому, что спросил бы любую девушку. Но я это помню… хорошо.

И Танька смотрит на Андрея не искоса, сбоку, а в упор — испытывающим женским взглядом. Андрей ловит взгляд, но старается смотреть не на нее. Собирается отец, о чем-то беседуют медведи, надо много что обговорить и с отцом, и этими странными, но очень нужными созданиями. И парень срывается с места:

— Таня, прости, надо кое о чем поговорить… Папа, можно тебя на минутку?

Глава 27. Операция «Буря в тайге» или «Кровь и трепет»

В Малую Речку Данилов опоздал на два часа: сыскари в ней оказались, по их понятиям, рано — часам к десяти утра. Только вот по понятиям охотников, выйти в семь часов утра означало выйти поздно, и они, что поделать, вышли поздно…

Данилов рассчитывал на них, чтобы искать убийцу по избушкам, а охотники уже ушли!

Данилов думал предупредить охотников, — кто-то живет в лесу, кто-то смертельно опасный! А они ушли, и подвергались ненужному риску, истребляли медведей. И очень может быть, их самих кто-то собирался истребить…

В этой пустой деревне, мужское население которой вдруг поголовно кинулось в тайгу, Данилов вынужден играть странную роль и принимать странные решения: например, самому вычислять, в каких избушках скорее всего может засесть «Чужой». Впрочем, были и карты, где отмечены избушки, и вот как раз в вычислениях, откуда бы мог придти нехороший человек, ему охотно помогали — и оставшиеся в поселке пенсионеры, и жены ушедших в леса.

То есть Данилов сам понимал, какая это все самодеятельность с его стороны… Но не ждать же, в самом деле, пока из лесу вернется все мужское население! Так Данилов поступать не умел…

Уже к шести часам вечера сыскари подходили к первой из этих избушек, и по крайней мере двое из них уже находились в смущении. Данилов, выросший в Ермаках, подолгу живший в маленьких деревушках, еще представлял, куда они идут, хотя и он представлял не до конца. Для Василия, выросшего в Ужуре, среди открытых пространств, горная тайга до сих пор виделась таким пространством, по которому вьется дорога, а в конце высится избушка… что-то вроде притона в Покровке, который брали с месяц назад. Что же касается Саши, выросшего в Красноярске, то он вообще путал тайгу и амазонскую сельву, и сейчас больше всего вертел головой, смотрел по сторонам.

А посмотреть было на что: хотя бы на огромные деревья, которые в холодном, но влажном климате отмахали метров по тридцать и по сорок в высоту — гораздо выше, чем под Красноярском. Да к тому же хвоя на этих деревьях была темной, гораздо темнее, чем у сосен. Вместе с темной, порой болотно-ядовитой травой, глянцевитым темно-зеленым папоротником, клочьями лишайника, свисавшими с веток деревьев, все это придавало местности вид диковатый и мрачный. Ничего похожего на пронизанные светом, торжественные сосновые боры, на веселые живописные березовые колки, такие частые в лесостепях Приенисейского края.

Тропинка вилась мимо громадных корней, через заросли папоротника, и все время то вверх, то вниз. Прошли буквально километров десять от деревни, когда попался первый копытный след. Судя по нему, существо немногим меньше коровы даже не шло по тропинке, а пересекло ее, выйдя из леса и удалившись снова в лес. Потом следов стало много и разных, в том числе и существ значительно больше коровы.

Данилов уверял, что лоси вовсе и не больше, просто иначе устроены, в том числе копыта у них крупнее.

В одном месте Данилов показал на следы целого стада кабанов, бежавших по дорожке и параллельно ей в траве. Саша затравленно озирался, вслушивался в жужжание, писк насекомых и птиц. Вокруг шла какая-то жизнь, кто-то все время появлялся, исчезал, перебегал, пролетал.