|
Все ожидали драматической очной ставки, а вышел обычный, на первый взгляд даже невинный обмен вопросами и ответами. Председатель посмотрел на часы. - Объявляется перерыв до половины третьего. В зале снова началась суматоха. Все повскакивали с мест и стояли стеной, чтобы взглянуть на выходившую Жинетту Меран. Издали Мегрэ показалось, что метр Ламблен спешит вслед за ней, а она время от времени оборачивается, чтобы удостовериться, идет ли он. Едва комиссар вышел за дверь, как сразу натолкнулся на Жанвье и бросил на него вопросительный взгляд. - Их поймали, патрон. Они оба у нас в полиции. Комиссар не сразу сообразил, что речь идет уже о другом деле, о вооруженном налете на кассу филиала банка двадцатого округа. - Как это удалось? - Люка арестовал их в квартире матери одного из парней. Другой, товарищ сына, прятался у них под кроватью, а мать об этом не знала. Три дня они не выхолили из комнаты. Бедная женщина поверила, что сын болен и готовила ему микстуры. Она - вдова железнодорожного служащего, работает в аптеке неподалеку от дома... - Сколько им лет? - Сыну - восемнадцать, а товарищу - двадцать. - Не признаются? - Пока нет, но мне кажется, что у вас они скоро расколются. - Пообедаем вместе? - Давайте. Я предупредил жену, чтобы она меня к обеду не ждала. Когда они пересекали площадь Дофин, направляясь в пивную, ставшую уже чем-то вроде филиала уголовной полиции, по-прежнему шел дождь. - А что слышно во Дворце? - спросил инспектор. - Пока ничего определенного. Остановившись возле стойки, они ожидали, когда освободится какой-нибудь столик. - Нужно позвонить председателю и попросить, чтобы он разрешил мне не дожидаться конца заседания. Мегрэ больше не хотелось терять времени, неподвижно сидеть в душном зале среди толпы, слушать показания свидетелей, от которых уже нечего было ждать каких-либо неожиданностей. Все они уже побывали в его тихом кабинете, а многих он даже видел в привычной им домашней обстановке. Суд присяжных всегда был и оставался для него самой неприятной, самой мрачной стороной его деятельности, и, присутствуя на нем, он всегда испытывал чувство тоски. Разве все там не было фальшивым? И совсем не по вине судей, присяжных или свидетелей. Дело было также не в кодексе и не в процедуре. А просто потому, что человеческая судьба сводилась к краткому резюме. Ему случалось говорить об этом со своим другом Пардоном, врачом, у которого они с женой, по установившейся традиции, обедали раз в месяц. Однажды, когда в кабинет Пардона один за другим, без конца шли больные, врач с грустью, а может быть, лаже с горечью, заметил: - Двадцать восемь клиентов за несколько часов! У вас едва хватает времени, чтобы предложить больному сесть и задать ему несколько вопросов. Что вы чувствуете? Где у вас болит? Давно ли? А другие смотрят в это время на обитую клеенкой дверь и думают, настанет ли когда-нибудь и их черед. Покажите язык! Разденьтесь! Чтобы все это выяснить, на одного пациента не хватило бы и часа. Ведь каждый больной - это особый случай, а я, - говорил Пардон, - вынужден работать поточным методом... И тогда Мегрэ, в свою очередь, рассказал другу о заключительной фазе работы, о суде присяжных, где выносятся решения по большинству дел. |
