|
Третья, друг семейства Ле Терек, живо отбрила нас: - Все это ложь. И вообще, кому до этого дело? Когда мы стали расспрашивать вторую, ее муж, присутствовавший при этом, запретил ей отвечать нам. - Не вмешивайся. Ты же прекрасно знаешь, что это не принесет тебе ничего хорошего. Ко всему прочему вести расследование - дело полиции, а не журналистов. Жена его умолкла и, как нам кажется, не без сожаления. Разоткровенничалась только последняя из трех, продолжая во время беседы заниматься хозяйством. - Все в школе, а потом и в лицее знали, что Эвелин больна и в любой момент может умереть. Она сама сказала нам об этом, и к тому же нас предупреждали о необходимости бережно к ней относиться. Об этом она тоже знала и говорила так: "Мне нужно сполна воспользоваться жизнью, поскольку не уверена, доживу ли до двадцати лет". Наши игры ее не интересовали. На переменах она забивалась в угол и о чем-то мечтала. Однажды - в ту пору ей было лет четырнадцать - она мне уверенно заявила: - Я влюбилась, - и назвала имя одного очень известного в городе сорокалетнего мужчины, с которым мы почти каждый вечер сталкивались, возвращаясь домой из лицея. - Он не обращает на меня внимания, потому что принимает за несмышленую девчонку, но все равно будет моим. Эвелин завела привычку последней уходить из школы, чтобы идти по улицам в одиночку. Если не ошибаюсь, дело было в декабре. Темнело очень рано. Кажется, через месяц после нашего разговора она мне говорит: - Все в порядке. - Что? - Ну, о чем я тебе говорила. - Ты добилась?.. - Еще не совсем, но почти. Уже побывала у него дома. Этот мужчина был холостяком и слыл - да и до сих пор остается - волокитой. Я не поверила Эвелин. И прямо ей об этом сказала. - Ладно! Тогда проследи за мной завтра. Я так и сделала. Он поджидал ее на углу, и они двинулись к дому, куда и вошли, затем там зажегся свет и задернулись занавески. - Ну, что? Разве я тебе солгала? - спросила она меня на другой день. - Нет. - И недели не пройдет, как я стану настоящей женщиной. Больше мне Эвелин об этом ничего не рассказывала, но я месяц спустя видела, как вечером она выходила из того же дома. Знаю, что у нее были и другие мужчины. Однако потом она больше не откровенничала. И я ее не осуждаю, ведь она же была больна, не так ли?" *** Согласно Лассаню, существовал и противоположный лагерь, где Эвелин защищали, причем доходило до того, что к этому делу примешивали политические вопросы. "В результате приезда мэтра Шапюи страсти накалились до предела, и едва он расположился в номере отеля, как, не умолкая, стал трезвонить телефон - ему без передышки высказывали разные мнения, как анонимно, так и открыто. Конечно, если верны собранные нами сведения и соответствуют действительности дошедшие до нас слухи, о которых мы не убоялись сообщить читателям, несмотря на угрозы Ива Ле Терека, то дело на бульваре Османн предстанет, вероятно, в новом свете". А Мегрэ между тем хотел бы получить ответы на два вопроса: знала ли Эвелин о связи мужа с дочерью Жозефы и был ли Филипп Жав в курсе отношений жены с доктором Негрелем? Интересно, удалось ли Жанвье, заменившему его в кабинете на набережной Орфевр, прояснить эти два момента. |
