|
- Это следствие того, о чем я вам рассказала? - Нет. - Может, в развитие телефонного разговора? - Угадали. Хозяин с хозяйкой закончили ужинать. Посуда с их стола уже была убрана. - Вам не кажется, что они дожидаются нашего ухода, чтобы закрыть свое заведение? - Бесспорно. - Им, видно, приходится подниматься с петухами. - Досадно, что, уйдя отсюда, мы нигде более не сможем притулиться. Другого, расположенного напротив здания уголовной полиции и открытого в этот час кафе или бара не было. Парнишка на той стороне набережной беседовал с постовым. Вскоре он скрылся под аркой. Так и думал, что ему предложат самому отнести письмо. Полицейскому ведь нельзя оставлять свой пост. Лишь бы... Но все, похоже, прошло гладко, ибо спустя три-четыре минуты Эрнест вышел и на сей раз направился к Новому мосту. Значит, Жанвье получил анонимное послание. Даже если он и отнесется к нему скептически, то все равно не удержится и непременно спросит об этом доктора Жава. - Вы не выглядите человеком, едва сдерживающим нетерпение, - заметила Мартин комиссару, который с отсутствующим взглядом сгорбился на банкетке. Она подумала так, ибо не знала Мегрэ. Сегодня он впервые переживал кульминацию расследования за пределами собственного кабинета, но чувствовал себя точно так же, как и в те минуты, когда сам задавал вопросы обвиняемому. За свою карьеру он допросил сотни самых непохожих людей. Большинство допросов длились часами. Приходилось далеко за полночь засиживаться в сизой от дыма трубки и сигарет комнате, и зачастую инспекторы были вынуждены поочередно сменять друг друга. На набережной Орфевр ходили легенды о том, как Мегрэ разбирался с одним преступником двадцать семь часов кряду и в итоге был измотан ничуть не менее своего визави, однако все же вынудил того признаться. И каждый раз с ним происходил один и тот же феномен. До тех пор, пока сидящий перед ним подозреваемый продолжал отбиваться - отказывался отвечать или лгал, - это была в какой-то мере борьба на равных, проблема чуть ли не технического свойства. Вопрос, по возможности неожиданный, нанизывался на другой, а пристальный взгляд комиссара подмечал малейшую реакцию подследственного. Почти всегда по прошествии более или менее продолжительного отрезка времени наступал момент, когда допрашиваемый прекращал сопротивляться, и тогда перед полицейским оказывался просто затравленный индивид, в мгновение ока вновь ставший человеком - пусть вором, убийцей, но все же человеком, тем, кому предстояло платить за содеянное и кто прекрасно отдавал себе в этом отчет, для кого в эту минуту рвалась связь с прошлым, с близкими ему людьми. Подобно животному, которого вот-вот прикончат, - а Мегрэ никогда не находил в себе силы убить кого-либо из них, даже вредоносных, - он едва ли не всякий раз бросал на того, кто загнал его в угол, удивленный взгляд, в котором читался упрек. "Именно так все и произошло..." - обессиленно выдыхал задержанный. И для него уже не было более спешной заботы, чем подписать свои показания, подмахнуть все, что угодно, и поскорее отправиться спать. Сколько раз в подобных ситуациях Мегрэ доставал из шкафа бутылку коньяку - не для того только, чтобы предложить выпить своей жертве, но и чтобы основательно плеснуть в свою рюмку. |
