|
Он все понял. И шел напролом. - Внесем ясность. Вы боитесь убивать своими руками, но вам ничего не стоит обречь человека на смерть. Напротив! Вы боитесь убивать, боитесь умереть, но с тем большим остервенением приказываете убивать. Разве не так, Кажо? В голосе Мегрэ не было ненависти, но не было и Жалости. Комиссар изучал Кажо с тем страстным интересом, который он всегда вкладывал в изучение человека. А сущность Нотариуса раскрывалась перед ним со страшной отчетливостью. Все в его жизни, вплоть до службы в юности клерком у адвоката, было предопределено этой сущностью. Кажо всегда был человеком замкнутым в самом себе. В одиночестве, закрыв глаза, он, без сомнения, измышлял всяческие великолепные комбинации - финансовые, криминальные, эротические. Его никогда не видели с женщинами? Еще бы! Разве они были способны претворить в явь болезненные плоды его воображения? Кажо уходил в себя, в свою берлогу, пропитанную его мыслями, мечтами, запахами. И глядя через окно на залитую солнцем улицу, где перед лотками теснилась толпа и куда из автобусов потоками выплескивалась жизнь, он испытывал не стремление слиться с людской массой, а лишь желание использовать ее материал для своих хитроумных комбинаций. - Вы трус, Кажо! - гремел Мегрэ. - Трус, как все, кто живет только головой. Вы торгуете женщинами, торгуете кокаином и бог знает еще чем: я ведь считаю вас способным на что угодно. И в то же время вы становитесь осведомителем полиции. Серые глаза Нотариуса не отрывались от комиссара, который уже не мог остановиться. - Вы убили Барнабе руками Пепито. И я скажу вам, с чьей помощью вы убили Пепито. К вашей банде принадлежит молодой красивый парень, у которого есть все необходимое - женщины, деньги, успех, развязность и полное отсутствие совести. Надеюсь, вы не посмеете утверждать, что в вечер смерти Пепито вас не было в "Табаке улицы Фонтен". Там ведь присутствовали хозяин бара, содержатель борделя, которого зовут Колен и который еще трусливей вас, а также Одна, марселец и, наконец, Эжен. Эжена-то вы и послали во "Флорию". А когда, сделав свое, он вернулся и сообщил, что в заведении кто-то есть, вы пустили в ход Одна. - И что дальше? - уронил Кажо. - Чем вам все это поможет? Он оперся обеими руками о подлокотники кресла, словно собираясь встать. Голову он слегка наклонил вперед, как будто бросая вызов. - Чем мне это поможет? Да тем, что позволит справиться с вами, позволит именно потому, что вы трус и окружили себя слишком многими сообщниками. - Я вам ручаюсь, что меня вы не накроете, - безрадостно улыбнулся Кажо. Зрачки его сузились. Он медленно добавил: - В полиции никогда не было умных людей. Вот вы только что говорили об отравлениях. Коль скоро вы сами служили в "конторе", вы, разумеется, не затруднитесь мне сказать, сколько отравлений раскрывается за год в Париже. Мегрэ не успел ответить. - Ни одного! Слышите, ни одного! Но вы же не настолько наивны, чтобы предположить, что на четыре миллиона жителей не нашлось хоть нескольких, которые скончались бы от чрезмерной дозы мышьяка или стрихнина. Кажо прорвало. Мегрэ уже давно ожидал этого. Слишком долгое усилие предполагало разрядку, а разрядка неизбежно должна была выразиться в словах. - Даже сегодня я мог бы вас убрать. |
