– Бенедикт Лайтвуд, – сказал он. – У тебя был шанс высказаться ранее, в ходе свидетельских показаний.

– Я считаю, что нет доказательств данным свидетельским показаниям, – сказал Бенедикт Лайтвуд. Его клювообразный острый профиль выглядел еще более острым в ведьмином свете. – Я не согласен с вашим предложением.

Консул наклонился к кафедре. Он был большим мужчиной, толстошеим, с впалой грудью, и его крупные руки выглядели так, как будто он мог легко охватить шею Бенедикта одной рукой. Скорее Тесса желала, чтобы он захотел это сделать. Из того, что она узнала о Бенедикте Лайтвуде, он не нравился ей.

– И почему это?

– Я думаю, что вы позволили вашей долгой дружбе с семьей Фэирчайлд сделать вас слепым к недостатками Шарлотты, как главы Института, – сказал Бенедикт, и по комнате прокатился вздох. – Грубые ошибки, совершенные в ночь пятого июля, сделали больше, чем просто смутили Конклав и потеряли Шкатулку. Мы нанесли повреждение нашим отношениям с Лондонской Нечистью из-за бесполезной атаки де Куинси.

– Там уже был целый ряд жалоб, поданных на возмещение ущерба, – прогрохотал Консул. – Но те, будут рассматриваться так, как Закон считает нужным. Возмещение ущерба на самом деле не ваша забота, Бенедикт…

– И, – Бенедикт продолжил, его голос повысился, – хуже всего то, что она позволила опасному преступнику, планирующему навредить и вывести из строя Сумеречных охотников, сбежать, и мы понятия не имеем, где он может быть. Равно как и ответственность за поиск его ложится туда, где она должна быть, на плечи тех, кто его упустил!

Его голос поднимался. В действительности, вся комната потонула в шуме; Шарлотта выглядела встревоженной, Генри сконфуженным, а Уилл разъяренным. Консул, чьи глаза тревожно потемнели, когда Бенедикт упомянул Фэирчайлдов – они, должно быть, семья Шарлотты, поняла Тесса – молчал, пока шум не утих. Только тогда он заговорил:

– Твоя враждебность к лидеру твоего Анклава не делает тебе чести, Бенедикт.

– Приношу свои извинения, Консул. Я не верю, что сохранение Шарлотты Бранвелл, как главы Института – так как мы все знаем, что участие Генри Бранвелла является номинальным по большей части – в интересах Конклава. Я верю, что женщина не может управлять Институтом; женщины думают не с логикой и предусмотрительностью, а эмоциями сердца. У меня нет сомнений, что Шарлотта хорошая и достойная женщина, но мужчина не был бы одурачен таким неубедительным шпионом, как Натаниэль Грей…

– Я был одурачен. – Уилл вскочил на ноги и повернулся, сверкая глазами. – Мы все были. Что за инсинуации вы придумаете обо мне и Джеме, и Генри, Мистер Лайтвуд?

– Ты и Джем дети, – сказал Бенедикт резко. – А Генри ничего не видит дальше своего рабочего стола.

Уилл начал перелезать через спинку кресла; Джем потянул его со всей силой назад в кресло, шипя себе под нос. Джессамин захлопала в ладоши, ее карие глаза блестели.

– Это, наконец-то, стало увлекательным, – воскликнула она. Тесса посмотрела на нее с отвращением.

– Ты слышала это? Он оскорбляет Шарлотту! – сказала она шепотом, но Джессамин отмахнулась от нее.

– И кого бы ты предложил, чтобы управлять Институтом в замен? – Консул потребовал от Бенедикта, его голос источал сарказм. – Себя, возможно?

Бенедикт самоуничижительно развел руками.

– Как скажите, Консул.

Перед тем, как он смог закончить, три другие фигуры поднялись по собственному желанию; в двоих Тесса признала членов Лондонского Анклава, хотя она не знала их имен; третьей была Лилиан Хайсмит. Бенедикт улыбнулся. Сейчас все пристально смотрели на него; рядом с ним сидел его младший сын Габриэль, который смотрел на отца не читаемым взглядом зеленых глаз.