Эмма наклонилась, чтобы залезть в мешок, и выудила верхний кувшин. Это был пивной кувшин, грубо раскрашенная посудина из толстой глины. На нем был нарисован отталкивающе тучный джентльмен в бриджах и треуголке.
– Боже! – воскликнула Эмма.
– У него там есть друг, – сказал Корби.
– Я не верю этому. У него не может быть друзей.
– Приятельница, – настаивал Корби. Левой рукой он открыл бардачок и вручил ей фонарик. – Посмотрите.
Она нашла ее почти сразу, еще более жирную леди, и установила их рядом на заднем сиденье.
– Это очаровательно, – сказала она. Он, должно быть, покупал каждый кувшин, который ему встречался. Она осветила фонариком кувшин, который держала теперь. – Здесь есть экземпляр отвратительного цвета.
– Неужто? – Это прозвучало так, как будто он не верит ей.
Но вдруг она наткнулась на коричневый блестящий кувшин, который мог придать любому молоку богатый сливочный оттенок, и сказала не шутя:
– О, мне нравится. Могу я взять этот?
– Выбирайте, дорогая Эмма.
– Что вы собираетесь делать с остальными? Продадите на толкучке или оставите их для рождественских подарков? – спросила она.
– Рождество начнется немного раньше в этом году, – объявил Корби, когда они стали проезжать дома.
Он остановил автомобиль, вышел, открыл заднюю дверцу и взял мешок с заднего сиденья, вложив туда пару кувшинов с толстяками. Затем он пошел вдоль домов, ставя около каждого крыльца один кувшин. Утром жителей улицы порадует маленький сюрприз.
Эмма сидела, опустив ветровое стекло, упершись в него подбородком, и смотрела на Корби. Корби взял розового медведя Тэдди и также положил его у порога. Тогда она выскочила из автомобиля и подбежала, чтобы вернуть Тэдди.
– Вы не можете оставить его на темном крыльце. Кувшины – ладно, но не его.
– Страшная ошибка, – покорно согласился Корби.
Хорошо было вернуться в теплую машину. Эмма посадила медвежонка к себе на колени. Она подарит его какому-нибудь ребенку, возможно племяннице Крисси.
Она хорошо провела день. С Корби было интересно. Только вот теперь было трудно представить, что этот человек написал те картины с мельницы.
«Все еще пишете картины?» – спросила его Бет. Он делал иллюстрации к журналу, в то время как работал на ярмарке. «Писал ли он картины?» – спрашивала сама себя Эмма. Хамстер, экс-заключенный, знает, что отец Корби – судья Арнольд Кемпсон и что Корби – его точная копия. «Сколько в нем людей? – недоумевала Эмма. – И который – настоящий?»
– Как насчет Бет? – спросила она.
– Что – насчет Бет?
– Мне сказали, что она сохнет по вас.
– На ярмарке мало кто будет сохнуть от любви, если нет надежды на взаимность.
Он не мог знать этого, он предполагал, но предполагал правдоподобно. Внезапно она поняла, что сильно утомлена и не может больше бороться с усталостью.
– Поспите полчасика, – посоветовал Керби.
Она была достаточно утомлена, чтобы заснуть, но возразила:
– Наверное, водителю плохо везти сонного пассажира ночью.
– Не волнуйтесь, – его голос не звучал утомленно, – я не поддаюсь внушению. Вы можете храпеть сколько душе угодно, гарантирую, что не сомкну глаз.
– Я не храплю!
– Спите, я скажу вам, если захрапите.
У нее немного болела голова, но сидеть откинувшись на сиденье было удобно. Она сказала:
– Откуда я знаю, может быть, вы расскажете всем в Хардичах, что я храплю?
Корби засмеялся:
– Бет говорит, что вы прекрасны как дьявол. |