Когда он открывал входную дверь, Эмма спросила:

– Дома ли Сара?

– Да, – сказал он, – но не будем тревожить ее. Пойдем в студию.

Студия была небольшой комнатой. Удобные глубокие кресла, насыщенно-красные персидские ковры на блестящем полу и картины лошадей на всех стенах. Картины были написаны акварелью, маслом, были гравюры и черно-белые эскизы, фотографии из газет. Здесь была вся история конного завода Хардичей за долгое время.

Эмма удивилась, как много тут лошадей. И выслушала краткие рассказы Марка о некоторых из них. Лошади были очень красивы. Тут была и лошадь свежего каштана, лошадь, которую Марк подарил Гиллиан и которая убила ее.

Эмма держала бокал в руках и заставляла себя слушать Марка. Она знала, что должна запомнить все хорошенько, потому что это была основа Хардич-империи, вся жизнь Марка.

Она сказала:

– Они все прекрасны.

– Да, – согласился он.

– Ты не возражаешь, если я кое о чем спрошу тебя? Это беспокоит меня.

– Конечно.

Она выпалила, не успев оробеть:

– Почему ты и Корби Кемпсон так сильно ненавидите друг друга? Неужели причина – клочок земли?

Лицо Марка окаменело. Они стояли перед изображением коня по кличке Полестар. Марк предложил:

– Присядь, Эмма.

Сам он остался стоять. Поставив стакан на каминную полку, он перевернул поленья в камине, хотя этого совсем не требовалось.

– Это Кемпсон был у вас в доме сегодня вечером? – спросил он.

– Да.

– Это из-за него ты изменила свое решение остаться дома и вышла?

– Да.

– Почему?

Ей показалось, что она ответила честно:

– Мне неудобно находиться рядом с ним. Вы враждуете. Это не простое неодобрение или неприязнь. Вы – настоящие враги.

Марк не смотрел на нее, но она знала, что нерв на щеке у него дергается. Он сказал:

– Я так полагаю, – будто ему не хотелось признавать этого вслух.

Эмма сидела тихо. Это не было ответом. Но повторять вопрос не было смысла.

– Да, – внезапно сказал он решительно. – Да.

Он отошел от камина, чтобы сесть на стул перед ней. Его движение и голос стали теперь решительными.

– Кемпсон, – продолжил он, – воплощение всего, чему я не доверяю. Я действую вполне осознанно. Ты же, вероятно, инстинктивно не доверяешь, потому что я думаю, что ты тоже не доверяешь.

С самого начала она была осторожна с Корби. Это не имело никакого отношения к Марку тогда. Да, это, должно быть, был инстинкт.

Марк продолжал неистово:

– Малая часть человечества – строители, созидатели. Они дают все миру. Большая часть – дают больше, чем забирают, и часть – только берут. – Эмма ждала. Марк был мрачно-серьезен. – Затем идут люди, кого я называю носителями зла. Естественная противоположность первых. Они не только берут. Они вдохновенно уничтожают все.

Носители зла? Сильно сказано.

Марк Хардич продолжал горько:

– Люди как Кемпсон приносят много зла.

В студию не доносилось посторонних шумов. Соединенная только с библиотекой, она была полностью звукоизолирована. Все детали на картинах были тщательно прописаны, и Эмме на память пришли картины Корби с их бурей цветов. Они тревожили, как и их автор, но… Зло?

Она слышала, как говорит:

– Ты сказал, что действуешь осознанно. По какой причине?

– У меня есть, – сказал Марк; и когда замолчал, она спросила:

– Какая?

Не глядя на нее, он ответил отрывисто:

– Если бы моя жена была менее предана мне и мы любили бы друг друга меньше, Кемпсон мог разрушить наш брак.