- Ну да, таинственные магнитофонные пленки. Почему не дашь мне их послушать?

 - Материал сырой, его еще надо почистить и смонтировать, а для этого нужна специальная аппаратура.

 - А где эти пленки?

 - Не здесь. Тут держать опасно.

 Он не хочет открыть, где прячет записи. И я не настаиваю. Но меня сердит столь явное недоверие человека, с которым я работаю и вроде бы дружен. Дружен? Когда-то я исповедовал своего рода культ дружбы, может быть, у меня был даже не один друг. Были, был, делал, хотел - неужели все мое настоящее теперь сведено к этому прошедшему времени?

 Давид отошел к окну и смотрит на невероятно прекрасную, совершенно летнюю ночь.

 - Ничего не могу сказать тебе, но думаю, что мне придется заняться другими делами.

 - Скажи правду, Давид. Может, ты решил все провернуть один? Может, считаешь, нет смысла делить со мной пирог, если, конечно, он существует.

 - Мне жаль, что ты так думаешь, Кино.

 - Так или иначе, наше сотрудничество на этом заканчивается.

 - Могу сказать тебе только одно: дела, которые сейчас интересуют меня, очень опасны.

 Звонит телефон. Три часа ночи. Только в Риме принято названивать в любое время суток. Давид снимает трубку. Он старается говорить односложно, но я все равно понимаю, что сейчас кто-то приедет к нему, поэтому встаю. Он подмигивает мне и обещает вскоре позвонить.

 Не могу удержаться от соблазна проехать мимо "Би-Эй-Ву". Тут уже собралась толпа из ночных любопытных, много полиции. Мне очень хотелось бы сказать, что я находился внутри, когда все это произошло, но я спрашиваю у прохожего, что случилось.

 - Бо! Кажется, убили кого-то. - Он кривится. - Это же притон наркоманов.

 Смотрю на него. Низенький, черненький, лысенький, агрессивный. Говорит:

 - Одно слово, негодяи! Устраивают потасовки, а потом стреляют друг в друга.

 Ухожу. Думаю, эта ночь больше ничего не в состоянии предложить мне.

 Джакомо еще нет дома, а может, он и не придет вовсе. Лишь бы только с ним не случилось никакой беды. Ведь так опасно бродить ночью по Риму, а он привык к этому. Хорошо, что у него нет денег. А почему он никогда не просит их? Он - как мать. Это она восстановила сына против меня, не сознательно, конечно, но всем своим поведением молчаливой героини.

 Диана спит на супружеской постели. Даже если б мне захотелось сейчас заняться любовью, ее ведь не разбудить - она напичкана успокоительными и снотворным.

 Дерьмовая жизнь.

 Как и вся неделя, что следует дальше. Такая же бесцветная, как и множество других. Ведь я только и делаю, что стараюсь убить время, и не делаю ничего зависящего от меня, чтобы потом нечего было вспомнить. В моей жизни образовались чудовищные пустоты, буквально провалы в несколько лет, и я не знаю, как прожил их, они прошли, словно без моего ведома, как будто я кому-то подарил их. И действительно, у меня не осталось ни одной квитанции, подтверждающей реальность былого.

 Наконец, однажды утром, когда я убивал время в ванной, стучит в дверь Диана и сообщает, что кто-то спрашивает меня по телефону. Кто-то, кого она не знает. Я взволнован и возбужден. Надеюсь, молю Бога, чтобы это оказался он, тот, кого я жду. И в самом деле, это он. Узнаю его голос.

 - Доктор Маскаро?

 - Да. Это вы, доктор Сакко?

 - Вы могли бы приехать ко мне в офис?

 - Когда?

 - Прямо сейчас.

 - Хорошо. Сейчас же приеду.

 Диана привыкла не спрашивать меня ни о чем и меньше всего о том, с кем я говорю по телефону, поэтому, одеваясь, могу привести в норму свой пульс. Я уверен, что, если дело пойдет так, как я предполагаю, начинающийся день не окажется в куче мусоpa, который следует вынести на помойку.