Коллега смотрит на меня с удивлением:

 - А тебе, Маскаро, сейчас, должно быть, весьма не по себе. Ты знал его?

 - Да.

 Погода портится. После обеда, когда я пришел в больницу, стало пасмурно. Сырой воздух действует угнетающе.

 Больница похожа на какой-то порт, на восточный рынок, на все, что угодно, только не на учреждение, где люди могут лечиться. Вхожу туда, где не должно быть посторонних. Даже не считаю нужным объяснять, что я журналист, вхожу и все, потому что никто не обращает на меня внимания, все, кого встречаю, либо чрезвычайно заняты, либо погружены в бог знает какие медитации.

 В отделении реанимации меня останавливает полицейский агент, но из ближайшей двери появляется Лучано Пульези и, увидев меня, направляется ко мне. Агент отходит в сторону.

 - Чао, Кино.

 - Чао.

 - Можно видеть его?

 - Он без сознания.

 - Думаешь, выберется?

 - Пытаются вытащить его, что называется, за волосы. Давай пройдемся немного, выпьем кофе. Хочется подышать воздухом. А у тебя не болит голова от сирокко?

 Мы молча идем по широкому коридору.

 Сад небольшой, запущенный, усыпанный окурками и всяким мусором. Несколько больных тоскливо смотрят на нас из окон.

 Пульези берет меня под руку. Он располнел, потерял почти все волосы, но лицо у него по-прежнему доброе и умное.

 - Как твои дела, Кино?

 - Что тебе сказать...

 - Плохи дела, знаю. А у кого они нынче хороши? Все стонут. Хоть в карты-то играешь?

 - Иногда, если удастся. А ты как?

 - Могу сказать, что ничем другим и не занимаюсь. Ничем хорошим, я имею в виду. А с Дианой как дела? Напрасно бросаешь ее. Другую такую не найдешь.

 Почему, собственно, у человека должна быть обязательно замечательная жена? Будто невозможно представить себе мужчину, у которого не путается под ногами, словно бог весть какое счастье, такая вот замечательная супруга. Ну, допустим даже это и так, а что делать, когда она перестает быть замечательной? Что тогда? Впрочем, я не собираюсь пускаться в дискуссию с Пульези, потому что мы стали бы спорить до бесконечности.

 - Моя жена, - продолжает он, - решила купить на собственные сбережения небольшой домик в Гроттаферрате. Поначалу я был против. Но теперь, хоть и не признаюсь ей, считаю, она права, разумно поступила.

 Вот ведь какой Пульези в своих взаимоотношениях с женщинами. Уверяет, что Лучана, его жена, лучшая женщина на свете, что никогда не расстанется с нею, и даже убежден, что любит ее. Однако изменяет ей направо и налево. Он считает, что у него в семье все прочно, надежно, даже правильно.

 - Знаешь, иногда я думаю, как хорошо было бы жить там, вдали от этой клоаки.

 - А я даже и не мечтаю о таком, настолько прикован к своему месту, не питаю никаких иллюзий относительно жизни в деревне. Не могу представить себя там сочиняющим романы, которые никогда не напишу.

 - Ты всегда любил жить в городе. Еще в Болонье часто называл себя цементным животным.

 - Пожалуй, теперь я стал им в еще большей мере, чем прежде.

 - Но тут ведь не осталось никаких человеческих чувств, тут нет больше людей.

 - Сплошное дерьмо, согласен. А почему бы не признать, что мы с тобой тоже такое же дерьмо?

 Пульези не отвечает.

 У проходной без конца толпятся люди с разными сумками, пластиковыми мешками, слышен громкий южный говор, перебранка с охранниками, а на дороге непрерывно гудят и рычат застрявшие в пробке автомобили, не выключающие двигателей.

 Бар посещают медсестры, санитары, уборщики, родственники больных. Это, конечно, не самое спокойное место в больницу. Садимся за столик.

 - Расскажи мне что-нибудь об этом Каресяне.