Говорит, что любит, доверчиво так.

 Я разглядываю ее некоторое время, потом обращаюсь к ней с самой обворожительной, какую только могу изобразить, улыбкой, лезу в бумажник и достаю тысячу лир:

 - Знаешь, что такое деньги?

 Она кивает.

 - Купи себе сладостей, Мирелла. А родным не говори, что деньги тебе дал незнакомый дядя. Скажи, что нашла их на улице.

 Протягиваю ей тысячу лир и выскакиваю под дождь.

 Диана гладит на кухне. Сажусь за стол и смотрю, как она это делает.

 - Где Джакомо?

 - А где ты хочешь, чтобы он был? Не знаю.

 - Его никогда нет дома, и ты ничего не знаешь.

 - Хочешь кофе? Сварить?

 - Ты только и умеешь спрашивать меня, не хочу ли я кофе. Можно подумать, будто ни в чем другом я не нуждаюсь.

 Когда поднимаюсь из-за стола, Диана смотрит на меня, как всегда, напряженно и вопросительно.

 - Иди.

 Она ни о чем не спрашивает. Пропускаю ее вперед и иду следом. Она ни о чем не спрашивает, но я знаю, о чем она думает сейчас, - о том, что я до самого дома донес желание заняться любовью. Тем лучше, что она ничего не говорит, пусть думает что угодно.

 В нашей спальне она неторопливо раздевается, очень старательно и аккуратно складывая вещи. Рассматриваю ее тело, потому что сам не раздеваюсь.

 Она красивая женщина, Диана, еще какая красивая. В свое время я сумел хорошо выбрать. Тогда я вообще считал, что все умею выбирать хорошо.

 Она лежит поверх покрывала и ждет, не глядя на меня. Роняю брюки и ложусь на нее, совершая привычные движения. После первых фрикций она отвечает мне, берет за бедра, сжимает их, кусает себе губы. Но как только я кончаю, она сразу же отодвигается - даже физически не хочет быть рядом.

 Я остаюсь в постели. Она встает и одевается.

 Возвращается на кухню гладить белье.

 Аликино вздрогнул, почувствовав необходимость встать.

 Он решил, что бессмысленно спрашивать у компьютера, кто убил Давида. Лучше обойтись без наивного вопроса, на который все равно не будет ответа. Но он не мог полностью освободиться от скорее тревожного, нежели тоскливого ощущения, будто каким-то образом, пусть косвенно, причастен к этому убийству. Ему казалось, что убийца действовал в Риме, используя информацию, которую Memow выработал в Нью-Йорке.

 Но ведь и само убийство Давида, возможно, было лишь одним из множества эпизодов, придуманных согласно идеальной логике интеллектом компьютера. К сожалению, невозможно было произвести объективную проверку этого факта, скажем отыскать какого-нибудь итальянского журналиста и проконсультироваться с ним, потому что убийство, реальное или вымышленное, еще не было совершено. В истории, сочиненной Memow, оно произошло в ночь с 16 на 17 октября (именно в этом месте рассказа компьютер на пару часов остановился, словно для того, чтобы переписать событие). Но часы с календарем на руке Аликино показывали время и дату - 10 октября.

 12

 Ресторан переполнен людьми, выставляющими напоказ свою суть, не скрывая ее и не краснея. Никто здесь не достоин тех денег, какими располагает. Деньги имеют ценность, значение, а эти люди ничего не стоят, хотя считают себя вправе сидеть тут за столиками и ожидать от официантов почтительного обхождения.

 Ванда входит, уверенная в себе. Она тоже выставляет напоказ свое лицо, не стыдясь. Так или иначе, ей двадцать пять лет - глупых, но жизнелюбивых.

 - Рим стал просто невыносим. Чтобы поймать такси...

 Кажется, она отсутствовала несколько лет. Садится. С удовольствием осматривается.

 - Я рада, что ты разбогател. Видимо, мое отсутствие принесло тебе удачу. - Она изображает улыбку, подобающую для роскошного ресторана, и бросает взгляд на меню. - Знаешь, чего мне хочется? Маринованных луковок.