Но сперва он должен отсюда выбраться.

Голова у Дукана все еще гудела, однако больше не кровоточила. Он был голоден, но это чувство для него не было внове. Как ни удивительно, сильнее всего пострадало его сердце. Дункан никогда бы не подумал, что оно может так сильно болеть из-за этой девушки. Когда мать попросила его дать клятву, он, было, подумал, что любовь — это что-то вроде уютного, спокойного пристанища. Дункан никогда не доверял поэтам и менестрелям. Он никогда не думал, что любовь — это всепоглощающее чувство, которое может обжечь, едва загоревшись, что оно может заставить позабыть об обычной осторожности. Это чувство способно превратить голубые небеса в лазурные, легкий ветерок — в благоухающий аромат, а обычную заводь подернуть золотом. У него раньше ни разу не возникало подобных мыслей, он никогда не смотрел на мир широко открытыми глазами, воспринимая его всегда лишь спокойно и уравновешенно.

Поступь маркиза Уортингтона прежде не была такой легкой, а в душе не звучали песни.

«Так вот почему, — с оттенком сухой иронии подумал Дункан, — из меня вышел такой никудышный музыкант». А Линнет? Неужто он и ее лишил способности петь? Эта мысль стала для него сущим мучением.

Он снова услышал чьи-то шаги. Из-за двери донеслись голоса. На сей раз Уилла добавила в свою речь обольстительных ноток. Дункан подвинулся поближе к двери.

— Ты можешь оставить все мне, — услышал Дункан голос стражника.

— Я должна его увидеть и отчитаться перед моей хозяйкой, — возразила девушка. — К тому же я принесла кое-что и для тебя. — Уилла говорила что-то уж слишком тихо, такой Дункан ее не припоминал. В голосе служанки звучало обещание.

В замке его камеры повернулся ключ, дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель втолкнули корзину. Дункан лишь на мгновение увидел лицо Уиллы и линялый синий шерстяной плащ, потом дверь снова захлопнулась. Он взял корзину и принялся есть хлеб, одновременно прислушиваясь.

Дункан услышал смех Уиллы.

— Это отличное вино, Джон. Моя хозяйка прислала его, чтобы ты разрешил менестрелю немного поесть.

— Тогда выпью, но только маленький глоточек, — заявил охранник в ответ.

— Всего лишь глоточек, — согласилась Уилла.

Дункан продолжал подслушивать. Разумеется, через какое-то время стражник выпил еще глоточек, потом еще… Голос мужчины огрубел, Дункан услышал, как тот принялся упрашивать:

— Уилла, только один поцелуй.

Дункан закрыл глаза, стараясь не вслушиваться в их речи. Он задавался вопросом, зачем Уилла это делает. Однако Дункан понимал, что ему следует потом каким-то образом вознаградить ее.

Опять невнятное бормотание… охранник выклянчивал кое-что покрепче поцелуя… Уилла отнекивалась, лишь сильнее раззадоривая Джона…

Наконец Дункан услышал, как она сказала:

— Пойду-ка я, принесу еще вина, Джон, и тогда уж…

Мужчина запротестовал. Потом послышались поспешно удаляющиеся шаги.

Дункан прикончил остатки хлеба и выглянул в маленькое зарешеченное оконце. Развалившись на стуле, стражник допивал вино, опрокинув кружку вверх дном. Его внимание было обращено на коридор, в котором исчезла Уилла. Через несколько минут кружка гулко ударилась об пол. Мужчина едва пошевелился.

Руки Дункана сжались в кулаки. Собирается ли Линнет спуститься? Если нет — он отыщет ее. Святые угодники, он непременно отыщет ее.

Дункан возбужденно ходил по камере. Потом вернулся к двери и остановился. Придется подождать.

Казалось, минула вечность, прежде чем он опять услышал шаги. Дункан снова заглянул в зарешеченное окно.

На сей раз капюшон синего плаща был наброшен на голову вошедшей, закрывая лицо.