К Меншикову стекались сведения – конные партии чинили урон шведским арьергардам и препятствовали изъятию продовольствия у населения. Григорий Волконский доносил светлейшему, «что у неприятеля в войске голот великой». Генералмайор Николай Инфлянт 30 августа: неприятели «по фураж по сторонам не посылают, только ездят промеж полков для того, что от моих людей бывают им частые тревоги; и дорогою палых лошадей лежит много, такожде и больных шведских солдат, и хлопцов в деревнях покидают многих». Путь шведов был усеян трупами умерших от голода и болезней. «Вашей же светлости доношу, – писал Инфлянт неделю спустя, – которым трактом шел швед – и тем трактом везде пометано больных живых многое число, такожде и мертвых пометано многое ж число».

Шведам стало не легче и в сентябре. Захваченный в плен купец, обеспечивавший шведов продовольствием, показал, что он был очевидцем сцены, когда «рядовые солдаты х королю приступили, прося, чтоб им хлеба промыслил, потому что от голода далее жить не могут, чтоб король во гнев не поставил, ежели когда от него уйдут. Король же их утешал, дабы еще четыре недели потерпели, и тогда им в провианте никакого оскудения не будет, но в Москве все в ызлишке найдут».

Слухи об испытываемом шведами голоде докатились до Варшавы. Французскому посланнику при дворе Станислава Лещинского стало известно, что «начинает чувствоваться недостаток в съестных припасах, в особенности в вине, в водке и пиве, а хлеб имеется только на случай крайней необходимости; недостаток продовольствия становится ощутительным главным образом потому, что не только ничего нельзя найти в квартирном районе, но и удаляться от него опасно, благодаря неприятельским разъездам».

В дневниковых записях с 1 по 17 сентября 1708 года анонимный автор, хорошо осведомленный о положении дел с продовольствием, отмечал: «Голод в армии растет с каждым днем; о хлебе больше уже не имеют понятия, войско кормится только кашей, вина нет ни в погребах, ни за столом короля […] Трудно даже выразить словами то, что приходится испытывать в настоящее время, но все это пустяк по сравнению с тем, что предстоит еще испытать в будущем». Витворт тоже сообщал в Лондон в середине сентября, что «шведы терпят сильный недостаток в провианте, два раза вместо хлеба пришлось раздавать солдатам капусту и репу. Такой недостаток в пище и постоянное утомление вызвали кровавый понос в тревожных размерах».

Трудности в продовольствии, испытываемые шведами, были следствием не только Жолквиевского плана русского командования и враждебного отношения населения к оккупантам, но и тактики, исповедуемой королем. Сторонник стремительных маршей, король был против обозов, сковывавших маневренность армии. Он не держал при себе даже личного обоза. «Король одевается как простой драгун, – свидетельствовал генерал Шуленбург, – и так же просто обедает». В Польше и Саксонии король обеспечивал армию, реквизируя продовольствие и фураж у населения, в России ему это не удавалось.

Обстановка вынуждала Меншикова трудиться с полным напряжением сил: русская армия отступала. Она то отбивалась от наседавших шведов, то сама нападала на них.

Мелкие стычки, которым не было числа, иногда перемежались сражениями с участием сотен и даже тысяч солдат. В 1708 году было три сражения, оставивших заметный след в войне: под Головчином, у села Доброго и у деревни Лесной. Их могло быть значительно больше, но у противостоявших друг другу армий были диаметрально противоположные задачи: шведы лихорадочно искали генеральной баталии, чтобы одним ударом победоносно завершить войну; русские, зная мощь шведов, столь же лихорадочно избегали генерального сражения, уклонялись от поединка, могущего привести государство на край гибели.