Одни сонные вороны на елях, одни строчки их треугольных следов внизу. Словно пробежался кто, рассыпая в линию символы анархии.

Странные люди, да... Вон и ещё парочка таких чудаков: высокий парень в дублёнке, с тростью, на которую припадает, идя с явным трудом. Он странный, да и его спутница - без шапки, в яркой куртке, воротника которой почти не видно от рассыпавшейся копны тёмных волос, блестящих, длинных. Красивая причёска. И сама барышня - писаная красавица, хоть в женский журнал её на обложку, хоть в мужской. А что?

Куртка и джинсы обтягивают такую фигуру, что и последнее не грех. Раскупят со свистом.

Странно, что нашла себе инвалида, могла бы и кого лучше... Ещё и нос свёрнут набок, не сильно, но заметно. Бандит, наверное. Но остатки совести сохранил: в свободной от трости руке завёрнутые в газету цветы. Их даже не видно, плотно закрутили в киоске, чтобы мороз раньше времени не сжёг. Потом - на могиле - это уже можно, куда деваться.

Пара идёт молча. Такое случается или у надоевших друг другу супругов - но вроде нет, молоды, - или у тех, кто понимает свою половинку без слов. Будем считать, что перед нами второй случай. Так вернее.

Они заворачивают с одной из центральных аллей, сохраняющих некую благообразность и воспоминания о работе трактора, на более узкую, совсем уж в целину. Белое безмолвие, страна мёртвых.

- Ты не устал, любимый? - прерывает молчание девушка. Облачка горячего дыхания вырываются наружу с каждым словом и тонут в морозном воздухе.

Парень сопит, с трудом передвигаясь по снежной каше, но мотает головой.

Они идут медленно, не спеша, но видно, как ему трудно. Несмотря на это пара не останавливается, не отдыхает, словно обязана пройти весь путь без передышки. Будто дала такое обещание, а теперь старательно исполняет.

Начинается снег. Пока ещё редкий, вальсирующий хлопьями, но похоже надолго. Скоро их следы засыплет, скроет кресты и плиты ещё больше, добавит трактористу забот.

Если он сегодня не запил, конечно.

Здесь высоких густых елей, как на центральной аллее, нет - сплошные кусты, засыпанные снегом, торчащие углы оградок и невысокие сосны, редкие, но заметные на этом низкорослом фоне.

- Осталось немного, - роняет парень. Голос его звучит глуховато, устало, как у недавно выздоровевшего тяжёлого больного. - Совсем чуть-чуть.

Теперь девушка молчит в ответ. Только забирает у спутника букет, берёт его под руку, но даже не ради близости: скорее, чтобы он опёрся на неё. Трости явно мало.

Наконец они останавливаются у неприметного прохода в сторону.

Парень всматривается, потом делает шаг туда, в лабиринт оградок. Ещё один и ещё. Идти рядом тяжело, тесно, но у них получается. Вот и цель пути: низкий гранитный кубик, почти не обтёсанный, грубоватый и дикий. Таких камней полно в горах, но здесь, посреди скучного города, он такой один. На лицевой стороне, выравненной настолько, чтобы прикрепить фотографию и нанести три строчки, снег. Парень наклоняется и стряхивает белую помеху.

Имя. Фамилия. Годы жизни.

- Привет, - говорит он камню. - Это я.

Сил больше нет. Парень тяжело оседает на лавочку рядом с памятником, не заботясь, что плюхнулся прямо в снег. Ничего. Потом отряхнётся. Трость он ставит рядом, прислонив к лавке.

Он так и сидит молча. Потом девушка, которая стоит рядом, тоже не произнеся ни слова, начинает хрустеть заледеневшей газетой, снимает её с пары десятков тёмно-красных гвоздик. Отдаёт букет парню.

Снег вокруг всё гуще, всё сильнее. Настоящая метель. Вокруг всё скрывается в белой многослойной завесе, снежинки лезут в глаза, тают от дыхания, подлетев ближе, хрустко ложатся на лепестки цветов.