На небольшом мониторе, закреплённом на стене за спинкой моей койки - я, скосив до предела глаз назад, рассмотрел только неопределённо-угловатые очертания пластиковой коробки - нервно запищал сигнал.

- Пациент не очень стабилен, - прогудел откуда-то сверху Боярский. - Гипертензия, спазмы сосудов. И тахикардия налицо.

- Давай-ка периндоприл. И гипотиазид, пожалуй. По обычной схеме. Ну и церебролизин можно. Курсом не стоит, но разово надо бы.

У меня было ощущение, что оба товарища со званиями отыгрывают надоевший спектакль. Роли расписаны, реплики повторены до полного автоматизма и лёгкой усталости. Пыльный занавес за спиной давно не прислушивается к актёрам, живёт своей жизнью, как и оркестровая яма, из которой вместо музыки сочится лёгкий дымок.

Вот это меня понесло.

- Зачем я здесь?

Звякнули над головой ампулы, потом ещё раз. Хрустнуло стекло. Я ожидал тычка иглой куда-нибудь в руку, но нет. Наверное, подкололи лекарство напрямую в бутылочку капельницы, и такое я уже видел раньше.

- Это довольно долгий разговор, - ответил Горбунов. - Не сейчас. Пока мы должны протестировать твой молодой цветущий организм, обладающий интересными нам талантами. А потом уже и поговорим.

Боярский хмыкнул.

Я почувствовал, что снова... нет, не засыпаю - впадаю в какое-то странное забытье, стою на границе между сном и явью, но не могу сделать ни шагу в одну из сторон. Боярский шагнул в сторону, потянул на себя мою койку. Она довольно легко покатилась на него, проехав мимо стула с подполковником. Тот, впрочем, тоже встал и начал помогать катить меня по палате, потом открыл широкие двойные двери, как раз и рассчитанные на перевозку таких вот, как я.

Каких? Как я. Чёрт его знает, что здесь происходит. Зачем и почему.

Бутылка капельницы вместе с прозрачной трубкой болталась над головой, я покосился назад: монитор тоже никуда не делся, он не на стене висел, а на спинке каталки.

- В тренировочный? - коротко и непонятно осведомился Боярский.

- Давай к третьему терминалу. Там удобнее.

Что удобнее? Кому? Я и так ничего не понимал, а теперь это ощущение ушло куда-то в минус. Ну, к терминалу так к терминалу, надеюсь, хотя бы не в космонавты меня готовят.

Коридор я толком не рассмотрел. Стены и стены. Лампы пунктиром над головой. Потом с шумом открыли ещё двери, закатили меня в непонятное помещение. Насколько я мог рассмотреть в полусне, лежа лицом вверх, какая-то лаборатория, но уже не медицинского, а сугубо технического свойства. Здесь и пахло уже не больницей, а нагретой изоляцией, пластиком и резиной. И ещё - почему-то - невнятно-цветочным ароматом, словно распылили дешёвый освежитель для туалетов.

- Давай его туда, - буркнул Горбунов. - А я за пульт.

Каталку развернуло в лихом полицейском развороте, меня слегка тряхнуло - похоже, койку упёрли в стену рядом с массивной стойкой сложной компьютерной системы, с кучей проводов, мигающих индикаторов и кнопок. Изнутри стойки довольно громко гудели вентиляторы охлаждения.

- Монитор? - осведомился подполковник.

- В пределах нормы.

- Давай датчики.

Боярский, отпустив поручень каталки, нагнулся и достал откуда-то из низа стойки толстый пучок проводов, перехваченный по всей длине пластиковыми креплениями. На конце этого удава провода расходились в стороны, заканчиваясь резиновыми пятачками присосок. Цвета резинок были разными - несколько красных, два чёрных, остальные зелёные. Весь этот набор неживых щупалец обвис у него в руке, но ненадолго. Майор поднёс связку к моей голове и начал деловито цеплять присоски на лоб, виски, шею, за ушами. Две чёрных, насколько я видел, примостились на груди, чуть выше сосков.

Во всем этом была какая-то система, но понять её мне не удалось.

- Готово.

- Следи за монитором, - откликнулся Горбунов. - Парнишка любопытный для наших целей, хоть и сволочь.