— Его хирургические способности, — сказал Уайли.

Это было не совсем то слово, которое нужно.

5

Комната, которую нашла Селия, находилась на Брюэри-роуд между Пентонвилльской тюрьмой и Столичным скотным рынком. В Уэст-Бромптоне их больше не видели. Комната была большая, и те немногие предметы мебели, что стояли в ней, тоже большие. Кровать, газовая плита, стол и одинокий высокий комод были и в самом деле очень большие. Два массивных необитых кресла с высокими спинками, вроде тех, что нашли свой конец под Бальзаком, дали им хотя бы возможность есть сидя. Качалка Мерфи дрожала у камина, повернутая к окну. Огромная площадь пола была вся покрыта линолеумом изысканного рисунка, нечто неопределенно-геометрическое в сине-серо-коричневых тонах, восхищавшее Мерфи, потому что напоминало Брака, Селию — потому, что восхищало Мерфи. Мерфи был одним из избранных, которым требуется, чтобы все было похоже на что-то еще. Стены были выкрашены клеевой краской в ярко-лимонный цвет, счастливый цвет Мерфи. Это настолько превосходило «капельку», предписанную Суком, что у него не могло быть вполне спокойно на душе. Потолок терялся в тенях, да, действительно терялся в тенях.

Здесь они вступили, как выражалась Селия, в новую жизнь. Мерфи был склонен считать, что новая жизнь, если она вообще придет, придет позже, и вдобавок только к одному из них. Но Селия так упорно вознамерилась вести ее летосчисление с их хиджры в Ислингтон, что он согласился. Он не хотел ей больше перечить.

Безоговорочным изъяном этой новой жизни была квартирная хозяйка, маленькое, тощее, во все совавшее свой нос существо по имени мисс Кэрридж, женщина столь коварной честности, что она не только отказалась стряпать счета для мистера Куигли, но и грозилась сообщить бедному джентльмену о том, как ее искушали.

— Леди, — с горечью произнес Мерфи, — а не квартирная хозяйка. Тонкие губы и дорический таз. А мы СВ-и-НИИ.

— Тем больше причин найти работу, — сказала Селия.

Все, что происходило, было для Селии лишь еще одной причиной для того, чтобы Мерфи искал работу. В этом деле она проявляла нездоровую изобретательность. Из таких несовместимых событий, как прибытие новобранца в Пентонвилльскую тюрьму и продажа на Столичном рынке притона для укрытия краденого, она извлекала один и тот же текст. Антиномии внебрачной любви редко могли предстать в более выгодном свете. Они убедили Мерфи, что его занятость, даже с маленькой зарплатой, безоговорочно ликвидирует для его возлюбленной всю видимую вселенную, пусть на время. Ей пришлось бы заново постигать, что та означает. И не была ли она положительно слишком стара для подобного чуда преображения?

Свои дурные предчувствия он хранил про себя, пытаясь их действительно подавить, так искренне было его стремление к тому, чтобы отныне для него не существовало — или по крайней мере, елико возможно, в минимальном виде — никаких «хочу — не хочу», кроме как с ней. К тому же он наперед знал ее возражение: «Тогда не будет ничего, что отвлекало бы меня от тебя!» Совсем как у Джо Миллера. В том духе, реанимация которого была бы для него невыносима. Эта шутка всегда была не ахти.

Среди бесчисленных классификаций опыта у Мерфи весьма примечательным было его деление шуток на те, что были хороши когда-то, и те, что никогда хороши не были. Что, кроме изъяна чувства юмора, могло произвести такое беспорядочное нагромождение? Вначале была игра слов. И так далее.

Селия видела две в равной степени важных причины для того, чтобы стоять на своем, что она и делала. Первой было ее желание сделать из Мерфи мужчину! Да, с июня по октябрь, включая блокаду, она уже почти пять месяцев имела дело с Мерфи, а его образ как человека, умудренного жизнью, все еще продолжал манить ее.