Некоторое время Сет разглядывал свое отражение, словно не мог понять, что человек в стекле — он сам. Потом на миг зажмурился, глубоко вздохнул и вытащил из ножен серповидный меч.

— Вы готовы? — спросила Юнипа, заранее зная ответ.

Он кивнул.

— Я сначала загляну в комнату, сказала она. — Вы, конечно, хотите знать, один ли он в своих покоях.

К ее удивлению, он возразил:

— Не нужно.

— Но…

— Ты поняла, что я сказал?

— Там могут оказаться десять сфинксов, охраняющих Фараона! А может быть, сто!

— Может быть. Но я так не думаю. Я думаю, их там нет. Сфинксы возвращаются в Железное Око. Или уже возвратились. Они получили, что хотели. Венеция их больше не интересует. — Он холодно усмехнулся. — А тем более Аменофис.

— Сфинксы бросили его на произвол судьбы?

— Так же как он — жрецов Хоруса.

— Что с ними произошло? Со жрецами?

Сет немного подумал, стоит ли рассказывать ей об этом. Потом пожал плечами и взвесил меч на руке.

— Фараон поручил мне убить Лорда Света. Сказал, если я не справлюсь, он велит казнить всех жрецов Хоруса. Я не справился. И жрецы…

Юнипа слушала, не говоря ни слова. Но он вдруг замолчал. Предательство Фараона уязвило его глубже, чем сам он от себя ожидал. Этих двоих ничто не связывало, но Аменофис как заноза засел в сердце Сета. Как человек он был ему безразличен, даже вызывал презрение. Но жрец пробудил его к жизни, Фараон был его созданием и являл собой все, во что некогда верил Сет.

Теперь Сет собирался совершить нечто большее, чем убийство. Он готовился предать самого себя, свои цели, все возможности, которые некогда открыл ему сговор с Аменофисом. Он должен был подвести черту под собственными деяниями в течение многих десятилетии, миновавших с тех пор, как он задумал и осуществил воскрешение Фараона.

Так или иначе, это был конец.

Юнипа взяла его под руку, прошептала Стеклянное Слово и протащила сквозь зеркало.

И тут она снова ощутила стеснение в груди — Это Свет давил, теребил, причинял боль сердцу.

Зал за зеркалом был пуст. По крайней мере на первый взгляд. Но потом Юнипа обнаружила в полутьме на другой стороне зала ложе из шкур ягуара. В Венеции была ночь, и сюда, в зал, проникал лишь слабый свет из окна, выходившего на площадь Святого Марка. Факелы, подумала она. Свет мягко ложился на узоры резных панелей, на живописные полотна и фрески, на хрустальные люстры. На ложе что-то шевельнулось. Какой-то неясный силуэт на мрачном фоне звериных шкур.

Никто не говорил ни слова.

Юнипе казалось, что она не здесь, что наблюдает эту сцену откуда-то издалека, как во сне. Да, подумала она, долгий страшный сон. И я ничего не могу сделать, только смотреть. Не могу ни вмешаться, ни убежать, могу только смотреть.

За ее спиной раздался звон стекла, и каскад серебряных капель обрушился на пол. Сет разбил настенное зеркало, через которое они вошли в зал. Теперь путь к отступлению был закрыт. Юнипа быстро огляделась, но здесь не было других зеркал, а она сомневалась, что ей удастся достаточно далеко пробраться по коридорам дворца.

Аменофис поднялся с ложа из шкур ягуара — маленькая стройная фигура, словно придавленная ужасной тяжестью, свалившейся на ее плечи.

— Сет, — сказал он устало.

Юнипа спросила себя, не пьян ли он. Его голос звучал глухо и одновременно очень молодо.

Аменофис, возрожденный Фараон и правитель Империи, вступил в полусвет окон.

Это был еще ребенок.