Это был еще ребенок. Всего лишь мальчик, которого размалевали золотой краской и помадой, превратив в нечто такое, чем он никогда не имел права становиться. Ему было лет двенадцать-тринадцать, во всяком случае меньше, чем Юнипе. И все-таки он уже четыре десятилетия повелевал своими армиями, захватившими мир.

Девочка застыла между осколками зеркала, усыпавшими темный паркет. Словно парила посреди звездного неба.

Сет, не взглянув на нее, подошел к Фараону. Если он и опасался нападения телохранителей, то не выдал себя ни единым движением. Он глядел прямо вперед, на невзрачного мальчика, ожидавшего его у ложа.

— Все ушли? — спросил он.

Аменофис не двинулся с места. Не сказал ничего.

— Они покинули тебя, не так ли? — В голосе Сета не было ни высокомерия, ни злорадства. Просто утверждение. — Сфинксы ушли. А без жрецов Хоруса… Да, что ты без нас, Аменофис?

— Мы — Фараон, — сказал мальчик. Худенький и невзрачный, он был ниже Юнипы ростом. Его голос звучал упрямо, но немного обреченно, как будто он втайне уже смирился со своей судьбой. И тут Юнипа поняла, что никакого эффектного финального поединка не будет. Никакого звона мечей, никаких смертельных схваток на столах и стульях, никаких дуэлянтов, раскачивающихся на люстрах и занавесях.

Это был конец, спокойный и бесшумный. Как исход тяжелой болезни, легкая смерть после долгой агонии.

— Все жрецы казнены? — спросил Сет.

— Ты это знаешь.

— Ты мог бы позволить им бежать.

Мы дали тебе наше слово. Если ты не справишься, они умрут.

— Ты уже однажды нарушил свое слово, когда предал жрецов Хоруса.

— Это не причина, чтобы нарушать его во второй раз. — Мальчик криво улыбнулся и прибавил: — Даже мы иногда учимся на наших ошибках.

— Не сегодня.

Аменофис сделал несколько вялых шагов направо, к большой чаше с водой рядом с ложем. Он погрузил в нее руки и задумчиво сполоснул их. Юнипа почти поверила, что он вытащит оружие и направит его на Сета. Но Аменофис только протер и встряхнул пальцы, так что капли брызнули во все стороны. Потом снова повернулся к жрецу.

— Наши армии непостижимо огромны. Миллионы и миллионы воинов. У нас самые сильные телохранители, борцы из Нубии и старого Самарканда. Но мы утомлены. Мы так устали.

— Почему ты не зовешь твоих стражей?

Они ушли, когда исчезли сфинксы. Жрецы были мертвы, и внезапно во дворце остались только ходячие трупы. — Его дребезжащий смех прозвучал не слишком искренне и совсем не весело. — Нубийцы поглядели на мумий, потом на нас и поняли, что они — единственные живые существа в этом здании.

Он приказал казнить совет, сообразила Юнипа. Весь городской совет Венеции.

— Спустя некоторое время они нас покинули, разумеется тайно. Впрочем, мы давно поняли, что происходит у них в головах.

Он приподнял плечи.

— Империя разрушает самое себя.

— Нет, — сказал Сет. — Ты ее разрушил. В тот день, когда приказал казнить моих жрецов.

— Ты никогда не любил нас.

— Но уважал. Мы, жрецы Гора, всегда были верны тебе и сохраняли бы верность, если бы ты не предпочел нам сфинксов.

— Сфинксы интересуются только собственными интригами, это верно.

— Поздно же ты это понял.

Впервые Аменофис заговорил о себе в единственном числе:

— Что я должен сказать?

Самый могущественный в мире мальчик улыбнулся, но лицо его при этом исказилось, как отражение на взбаламученной поверхности воды в чаше.

— Я проспал четыре тысячи лет и могу сделать это снова.