|
Поразительно, но все проблемы как-то сами собой быстро разрешились. Затем Меррик подошла к секретеру в комнате крестной, вынула из верхнего ящика сверток в белой ткани и жестом пригласила нас последовать за ней. Мы все отправились в ресторан, где Меррик, положив сверток на колени, молча проглотила огромный сэндвич с жареными креветками и выпила две диетические кока-колы. Было видно, что она устала плакать, в ее печальном взгляде читалось огромное, непоправимое горе. Маленький ресторанчик показался мне очень экзотичным местом: замызганные полы, гряз-ные столешницы, но самые жизнерадостные официанты и официантки и самые веселые клиенты. Я был опьянен гипнотической атмосферой Нового Орлеана и оказался во власти магии Меррик, хотя она не произнесла ни слова. В то время я еще не подозревал, что самые странные вещи меня ждут впереди. Словно во сне мы вернулись в Оук-Хейвен, чтобы принять душ и переодеться к ночному бдению. В Обители нас встретила молодая женщина, верная служительница Таламаски, имя которой я по понятным причинам здесь не назову. Она помогла Меррик и подобрала для нее новый наряд: темно-синее платье и соломенную шляпку с широкими полями. Эрон сам навел последний лоск на ее лакированные туфельки. В руках Меррик держала четки и католический молитвенник, украшенный жемчугом. Но, прежде чем вернуться в Новый Орлеан, она захотела показать нам содержимое свертка, принесенного из комнаты крестной. Мы прошли в библиотеку, где я еще совсем недавно впервые увидел Меррик. В Обители наступило время ужина, поэтому комната была предоставлена в наше полное распоряжение. Когда Меррик развернула ткань, я был поражен, увидев древнюю книгу: рукописный фолиант с великолепными иллюстрациями на деревянном переплете, порядком разрушенном, так что Меррик обращалась с ним чрезвычайно бережно. – Эта книга досталась мне от Большой Нанэнн, – пояснила Меррик. Во взгляде девочки, обращенном на пухлый том, читалось искреннее почтение. Она позво-лила Эрону взять книгу в руки и вместе с тканью перенести на стол, поближе к свету. Пергамент – самый прочный материал, когда-либо изобретенный для книг, а этот фолиант был таким древним, что ни за что бы не сохранился, будь текст написан на чем-либо другом. Ведь даже деревянная обложка разве что не разваливалась на куски. Меррик сама взяла на себя смелость отодвинуть верхнюю доску, чтобы дать нам возможность прочитать титульный лист. Надпись была сделана на латыни, не представлявшей для меня, как и для любого служителя Таламаски, ни малейшей трудности. Я перевел ее мгновенно: "ЗДЕСЬ НАХОДЯТСЯ ВСЕ ТАЙНЫ МАГИЧЕСКИХ ИСКУССТВ, ПРЕПОДАННЫХ ХАМУ, СЫНУ НОЯ, БОДРСТВУЮЩИМИ И ПЕРЕДАННЫХ ЕГО ЕДИНСТВЕННОМУ СЫНУ МИЦРАИМУ". Осторожно приподняв эту страницу, которая была прошита, как и все остальные, тремя ко-жаными ремешками, Меррик открыла первый из многочисленных листов магических заклинаний, написанных поблекшим, но еще четким и очень плотным латинским шрифтом. Это была самая старая из всех колдовских книг, которые я когда-либо видел, и, если верить, разумеется, титульному листу, она претендовала на то, что является самым ранним сводом заклинаний черной магии, известным со времен Потопа. Я отлично знал предания, связанные с Ноем и его сыном Хамом, и даже еще более раннюю легенду, по которой сыны Божий обучили магии дочерей человеческих, когда стали входить к ним, как гласит Бытие. Даже ангел Мемнох, совратитель Лестата, по-своему рассказывал это предание: якобы его совратила дщерь человеческая, когда он бродил по земле. Хотя, конечно, в то время я еще ничего не знал о Мемнохе. Как мне хотелось остаться наедине с этой книгой! Я жаждал прочитать каждый слог, мечтал поскорее вручить ее нашим экспертам, дабы те проверили ее бумагу, чернила, а также исследовали стиль. Большинство читателей моего повествования не удивляет тот факт, что существуют люди, умеющие с одного взгляда определять возраст книг. |
