|
Меррик замолкла, допила кофе, встала, небрежно отодвинув стул, сняла с плиты кофейник и разлила всем троим остатки густого напитка. Она снова уселась и по давней привычке провела языком по губам. Каждый ее жест выдавал в ней ребенка, а на стуле она сидела, как ученица монастырской школы: держа спину прямо и сложив руки на коленях. – А знаете, я рада, что могу вам это рассказать. – Она вновь попеременно переводила взгляд то на меня, то на Эрона. – Досих пор никто не слышал всего рассказа полностью – так, отдельные фрагменты. Мэтью оставил Холодной Сандре много денег. Она явилась домой на следующий день, около полудня, и потребовала, чтобы мы сказали, куда его отвезли. Начала кричать и расшвыривать вещи, упрекая нас за то, что мы позволили отвезти его в морг. «А как, по-твоему, мы должны были поступить? – спросила Большая Нанэнн. – Разве ты не знаешь, что в этом городе существует закон относительно мертвых? Ты что, думала, мы просто вынесем его из дома и похороним на заднем дворе?» Оказалось, что из Бостона приехали родственники Мэтью и забрали его, а вскоре Сандра получила чек – ну, те деньги, что он оставил ей, – и была такова. Конечно, я не знала, что вижу ее в последний раз. Помню только, как она сложила кое-что из вещей в новый красный кожаный чемодан и сама была разодета как картинка – в белом шелковом костюме. Она была такой красивой, что не нуждалась в косметике, но все равно нанесла на веки темно-фиолетовые тени и накрасила губы темной помадой – по-моему, тоже фиолетовой. Я сразу поняла, что темно-фиолетовый цвет предвещает беду. Она выглядела великолепно. Поцеловав меня, Холодная Сандра сунула мне в руки флакон духов, «Шанель № 22», и сказала, что они для меня. Она обещала за мной вернуться. А еще сказала, что купит машину и поедет на ней. Так и сказала: «Если мне удастся проехать по дамбе и не утонуть, то я уберусь из этого города». Меррик замолчала на минуту, насупив брови и слегка приоткрыв рот, потом продолжила: – "Черта с два ты за ней вернешься, – сказала ей Большая Нанэнн. – Ты всегда жила как беспризорница и из дочки своей сделала беспризорницу. Так вот, она остается со мной, а ты убирайся к черту". И снова Меррик замолкла. Ее детское личико было очень спокойно. Я испугался, что она опять расплачется. Мне показалось, что она глотает слезы. Потом, слегка прокашлявшись, она заговорила: – Думаю, она отправилась в Чикаго. Я едва разобрал слова. На старой кухне вновь воцарилась тишина, Эрон почтительно выжидал. Я взял свою чашку с кофе и сделал большой глоток – не только из уважения к девочке, но и ради собственного удовольствия наслаждаясь вкусом. – Теперь, дорогая, у тебя есть мы, – сказал я. – Я знаю, мистер Тальбот, – тихо ответила она и, не сводя глаз с какой-то далекой точки, подняла правую ладонь и положила на мою. До сих пор помню этот жест. Она словно утешала меня. И вновь в кухне повисла тишина. Первой ее нарушила Меррик. – Большая Нанэнн теперь знает. Она знает, жива моя мать или мертва. – Да, знает, – подхватил я, открыто признаваясь в своей вере. – Но в любом случае она обрела покой. Мы все молчали довольно долго. Я чувствовал, как страдает Меррик. До нас доносился шум, сопровождающий любой переезд: скрежет от передвигаемых тяжелых предметов, свист липкой ленты, когда ее разматывают и отрывают. Это трудились помощники из Таламаски. – Я любила Мэтью, – тихо сказала Меррик. – Сильно любила. Он научил меня читать кол-довскую книгу. Он научил меня читать все книги, оставшиеся после дядюшки Вервэна Он любил разглядывать портреты, которые я вам показывала. И был интересным человеком. Последовала еще одна длинная пауза. Что-то в атмосфере этого дома не давало мне покоя. Я сам не понимал своих ощущений. |
